— Чисто конкретно, — кивнул я.
На последнем слоге моего заявления грохот стих.
— А чем это воняет? — поинтересовался было Ратников, но тут дверь рухнула, а вместе с ней, как мне показалось, выпала изрядная часть стены. Выяснять, так ли это, возможности не было.
— Сфинкс! — надсадно заорали мы с Вадимом в один голос. — Сфинкс!!!
Глава 20
Сказ о деле чести и всякой нечисти
Огромная, колоссальная морда Сфинкса вставилась в образовавшийся проем и мрачно повела глазами из стороны в сторону.
— Привет! — почти не размыкая губ, прогрохотало чудовище. Но судя по тем фрагментам зубов, которые мне всё же удалось заметить, их вполне можно было использовать вместо забора сельского домика.
«Это не Сфинкс! — тщетно убеждал себя я, не желая мириться с очевидным. — Не сфинкс и всё тут. Сфинкс сюда не поместится. Он огромный… У него тело длиннее этой башни».
— Отчего слова не речете? — должно быть, оскорбившись нашим молчанием, выдохнула жуткая помесь льва и человека. — Не почитаете?!
Мы с Вадюней, замерев, глядели, как в неверном свете факелов обнажаются и исчезают во тьме ужасной пасти штакетины отроду не чищенных зубов.
— А то б молвили что напоследок. — Монстр добродушно вздохнул, отчего ставни, прикрывавшие окна, сорвавшись с петель, умчались в неведомую даль. Возможно, в теплые страны. — Страсть как люблю словечки предсмертные на досуге вспоминать. Иноде такое бают — хохочу, за бока держусь!
Наше молчание было сродни геройству подпольщиков, из-за языкового барьера не понимающих, о чем их спрашивает проклятый буржуин.
— Ну, нет так нет! Тогда я вас сейчас жрать буду.
— А-а-а! — При слове «жрать» Вадюня, ни в коем случае не желающий примерить эту процедуру к своей персоне, оттаял и завопил во всё горло: — Получи, фашист, гранату!
Это был обманный маневр: гранаты у Вадима не было. Зато его прославленное копье, воспетый придворными менестрелями и прочими бардами «мосберг», заработал во всю свою мощь, сопровождая каждый картечный залп грохотом, утроенным раскатистым эхом:
— На! На! На!
Когда составители бестиариев смаковали, из каких разнородных частей составлено представшее нашим взорам чудовище, они, вероятно, не подозревали, что кроме туловища льва, крыльев орла и человеческой головы у него еще и язык хамелеона. Мне уже прежде доводилось видеть действие «волшебного копья» на аборигенов этого мира. Для многих оно было плачевным. Но то, что довелось узреть в этот миг, заставило остатки винных паров испариться сквозь ставшие дыбом волосы.
Хлюп! Хлюп! Хлюп! Длинный тонкий язык Сфинкса атакующей змеей выстреливал из пасти, сметая налету смертоносные картечные заряды. Холодный щелчок, как звук гвоздя, вбиваемый в гробовую доску, с мрачным равнодушием известил незадачливого охотника на сфинксов, что больше подкармливать прожорливую тварь нечем. Последний заряд свинца был сожран на лету.
Оторопевший Вадюня, отвесив челюсть, зачарованно глядел в глаза чудовищу, а оно, словно ожидая добавки лакомства, вопросительно смотрело на нас.
— Нешто всё? — От звука его голоса могли, вероятно, пасть стены Иерихона. Уж каким чудом устояла наша башня — одному Нычке ведомо. — Пресновата закуска. — Он пожевал губами. — Да и жестковата, пожалуй. — Сфинкс вновь смерил нас взглядом, недвусмысленно прикидывая, кто из нас станет первым блюдом, а кто — вторым. — Ну что, голуби, страхом-то пропитались? Уж больно мне любо, когда еда хорошо страхом пропитана. С ним мясцо-то куда как нежнее!
В проломе стены показалась четырехпалая лапа, и огромные когти заскребли по каменным плитам, оставляя в них глубокие борозды.
— Стоять! — леденея от ужаса, выпалил я, стараясь прокрутить в обратном направлении проносящуюся перед глазами жизнь. — А загадку!!!
В каком из пролетевших перед внутренним взором фрагменте всплыла история о том, что сфинкс обязан перед обедом загадать своему ходячему угощению загадку, черт его знает! Да и не это важно. Я вспомнил и саму эту хитрую головоломку, и ответ на нее. А главное то, что после верного ответа чудовище обязано было броситься головой вниз с ближайшей скалы, или с пирамиды, как это недавно утверждал Вадим.
— Зага-адку?! — Хранитель священных тайн давно отживших фараонов слегка помрачнел, и в голосе его послышалось раздражение: — К чему она вам? Что время-то тянуть? Мигом ли раньше, мигом позже… Я за то время лицезрением вашим не насыщусь.
— Нет уж, коль повелось, так уж давай! — беря себя в руки и предвкушая, как будет выглядеть морда озверевшего людоеда, когда он услышит правильный ответ, резко заявил я.
— Эк, заговорил-то! — Половина рта сфинкса искривилась, не то оскаливаясь, не то ухмыляясь. — Повелось — не повелось… У нас вот, к примеру, печати крушить не заведено. А вот, нате! Ну да ладно, загадку так загадку. Слушай сюда, мой сладкий ужин! Угадай-ка в момент, кого я сейчас кушать буду? — Чудовище самодовольно повело вкруг себя победительным взором. — Даю подсказку: ежели думаешь, что не вас, то ответ неверный. Я вас съем! А коли вдруг полагаешь, что вас, то ответ, может, и верен, и я, стало быть, вас есть не буду. Но ежели я есть вас не буду, то выходит, что снова ответ неверен. Так что уж, хошь не хошь, а всё равно я вас сожру. — Он громогласно хихикнул и плотоядно облизнулся, не забывая почесать языком затылок.