— Ну… так… Что где — какие в мешках, а какие девкам да ребятишкам малым раздали.
— То, что уже съели, — изымать не будем! — Мудро изрек гарант субурбанской справедливости. — Остальные, не надо понты колотить, конфискуются для выяснения обстоятельств.
— «До выяснения», — тихо подсказал я.
— Да какая, к хреням, разница! — неподдельно удивился Злой Бодун. — Главное, что они их уже чисто никогда не увидят.
— А золотишко-то нешто тоже грузить? — с сердечной болью в голосе простонал давешний правдолюбец.
— Золото в натуре оставьте себе. — Восхищенный собственной щедростью, Вадюня поднялся на стременах. — Конкретно вам говорю: «Земля — землякам! Леса — лешим! Вода — водяным! Пусть всегда будет солнце!»
Пораженная государственной мудростью толпа стремительно возликовала, оставляя на утро тягостный процесс понимания услышанного.
— Ша! — Ратников включил сигнал, и трубное ржание «ниссана» сотрясло округу. — Не надо нам оваций без банкета! Развяжите уже в натуре фокусника! Он сам не справляется!
Разгрузка мешков с орехами шла полным ходом. Недавнее убежище Соловья-разбойника, в связи с разрастанием административного аппарата, было решено использовать в качестве временной ставки. В конце концов, если сам гулевой атаман нежится в наших апартаментах в Торце Белокаменном, отчего же, спрашивается, нам не воспользоваться его лесной развалюхой?
За окнами разносился стук топоров и скрип волокуш.
Мобилизованные урядником Нежданных Дел селяне, во искупление перегибов и упущений, ремонтировали мост, хоронили убитых разбойников и придавали лесной обители жилой вид. К вышеупомянутым звукам примешивались заунывные песни застигнутых на поедании орехов баб и девок, теперь наводивших чистоту в апартаментах и оттиравших намалеванные то здесь, то там знаки козьей морды красных демонят. Освобожденный из рук любопытствующей публики горе-маг тихо постанывал, валяясь на набитом соломой тюфяке в личных покоях Соловья-разбойника.
— Ну что? — Я вошел в маленькую каморку, служившую одиночкой, и плотно закрыл двери, в надежде оградить себя от посторонних звуков. — Как самочувствие?
— О-о-ох… — с тоскою выдохнул исполосованный бичом шарлатан.
— Понятно. Здоровье неважное. Так и запишем. — Я открыл блокнот. — Гражданин Фуцик, я надеюсь, вам не нужно объяснять всю тяжесть вашего положения?
— Я невиновен, — силясь говорить быстро и уверенно, пролепетал подручный разбойничьего атамана.
— Да уж, конечно, невиновны! В замке оказались случайно, буквально отстали от цирка, заблудились, зашли спросить дорогу.
— Именно так всё и было, — прикрыв глаза, заверил допрашиваемый.
— У следствия на этот счет имеется другая информация. Но оставим в стороне преступления, которые привели вас на рудники в земли кобольдов. Оставим также в стороне побег из мест лишения свободы. И даже ваше участие в преступной группировке, руководимой известным батькой Соловьем, тоже на время оставим в покое. Обратимся к последним эпизодам вашей злосчастной карьеры, потому как, возможно, их одних достаточно, чтобы отправить вас на эшафот. Так что остальное пойдет, что называется, прицепом. Поэтому, если вы хотите воспользоваться шансом на помилование, выслушайте мои предложения и скажите «да», не хотите — до свидания! Конечно, странное дело освобождать человека из лап мучителей, чтобы передать его в руки палачу. Но тут уж ничего не попишешь! У вас есть целая минута на раздумье, советую использовать ее с толком. Время пошло.
Я уселся на тюфяк, искоса поглядывая на Фуцика, и негромко начал отсчитывать секунды: «Один, два, три…»
Насколько я мог видеть, бесшабашным храбрецом незадачливого адепта тайных сил назвать было нельзя. Скорее, он был похож на мошенника, от случая к случаю осмеливающегося спереть то, что плохо лежит, чем на типичного разбойника с большой дороги. Всякий же мошенник не чужд артистизма. Это качество, по сути, залог его успешной деятельности. А артисту, как ни крути, нужен зритель, способный воздать должное высокому искусству, пусть даже искусству обмана. Поэтому запирательство, игры в несознанку мало свойственны людям той породы, к которой принадлежал наш квелый источник драгоценной информации. Особенно когда на кону стоит жизнь.
— Я ничего вам не скажу, — после минутного раздумья наконец изрек Фуцик.
Ну что ж, немного геройства перед капитуляцией — дело известное. Сдаваться тоже необходимо без суеты.
— Воля ваша, не хотите чистосердечным раскаянием и откровенным сотрудничеством помочь следствию, не надо. — Я брезгливо дернул плечом. — Вы действительно не обязаны давать показания против себя. Поступим следующим образом. Говорить начистоту вы со мной не хотите, улик весомых против вас нет. Стало быть, вернем всё в исходную точку.
— То есть? — насторожился Фуцик.
— Мы отдадим вас крестьянам, они вновь привяжут вас к столбу и будут пороть вплоть до того светлого часа, пока вы не превратите орехи в золото.
— То есть? — насторожился Фуцик.
— Мы отдадим вас крестьянам, они вновь привяжут вас к столбу и будут пороть вплоть до того светлого часа, пока вы не превратите орехи в золото.
— Вы не можете этого сделать! — Бесталанный колдун побледнел еще сильнее.