Но Перкина Уорбека заприметила Маргарита Бургундская — сестра Эдуарда IV, вовсе не желавшая видеть на троне первого из Тюдоров. При ее поддержке Перкин обернулся принцем Ричардом, одним из двух братьев?близнецов, наследников Эдуарда Йорка. Обычно их смерть приписывают Ричарду III — их дяде, хотя несчастные скончались от дифтерии год спустя после его гибели. Вот вам, кстати, еще один прелестный образчик лжи, одним движением волшебного скипетра превращенной в правду. Но вернемся к Уорбеку.
При помощи «тети Марго» чудом спасшийся принц был принят при всех дворах, за исключением императорского. А король Шотландии даже отдал ему в жены свою родственницу Екатерину Гордон, графиню Хантли.
А король Шотландии даже отдал ему в жены свою родственницу Екатерину Гордон, графиню Хантли. Но, невзирая на то, что ложь Маргариты Бургундской и ее обворожительного ставленника едва не стала правдой, она по?прежнему осталась ложью. Почему? — спросите вы. По одной простой и, я бы даже сказал, банальной причине. Перкин Уорбек мог быть замечательным вельможей и преспокойно блистать даже при таком взыскательном дворе, как французский, но он был малодушный воин и никчемный полководец. Стоило этому красавчику проявить больше отваги, послушать дельного совета, кто знает, не стало бы правдой чудесное спасение Ричарда IV из рук палачей?!
В мире нет правды. Есть то, что именуется истиной сегодня, и она весьма отлична от той, что назовут истиной завтра. Вот, скажем, всего пару лет назад ни одна живая душа во Франции и помыслить не могла о том, что у Генриха, короля Наваррского, есть брат?близнец. Никто, даже ближайшие родственники не ведали об этом. Однако же вот вы сидите передо мной, и родная мать, восстань она ныне из королевской усыпальницы, затруднилась бы назвать ваше имя. И это правда, не так ли, сир?
Глава 16
Человек — инструмент познания Богом самого себя.
Джордано Бруно
Пламя фонаря билось по ту сторону зарешеченного стекла, не в силах пожрать исписанный каллиграфическим почерком желтоватый лист пергамента, с, несомненно, истинной печатью и, вероятно, настоящей подписью бейлифа.
— Вы молчите, мессир? — насмешливо глядя на собеседника, спросил дядюшка Филадельф. — Неужто вы в замешательстве?
— Отнюдь, — удивленно подняв бровь, с полным равнодушием проговорил я. — Просто не нахожу причин вдаваться в объяснения. Действительно, два года назад мало кто во Франции знал о нашем родстве. Я и сейчас не горю желанием оповещать об этом кого бы то ни было без особой нужды.
— Ну да, конечно, — согласно кивнул ученый старец. — К чему нам странности, свершаемые вокруг короны галлов, у нас и своих предостаточно. Не правда ли?
— Пожалуй, что так.
— Действительно, что это я морочу вам голову какими?то старыми, никому не нужными доносами. К тому же, быть может, еще и фальшивыми. Вы ведь, кажется, пришли узнать о венце Гвендалайн?
— Да, меня заинтересовала эта прелестная старинная легенда, — небрежно кивнул я.
— О, она действительно прелестна, монсеньор принц! — причмокнул от удовольствия знаток древностей. — Ведь что может быть прелестней заведомой небывальщины, оказавшейся правдой?!
— Всего лишь несколько минут назад вы утверждали, что правды не существует, — язвительно вставил я.
— Верно! — хлопая в ладоши, рассмеялся граф Эгмот. — Вы меня поймали! Правды не существует… Но вот венец Гвендалайн в самом деле есть первейшее сокровище Британии.
— Венец, кованный из серебра, собранного в лунной дорожке, украшенный сиянием звезд и подложенный мехом солнечных зайчиков? — переспросил я. — Должен вам заметить, милорд, что в моем возрасте уже не верят в сказки.
— Ну да, конечно, — радуясь невесть чему, согласился архивный житель. — Впрочем, полагаю, что я также еще не дожил до того возраста, когда в сказки снова верят. Но суть дела это не меняет. Венец Гвендалайн действительно существует. Не берусь судить, из чего он сделан, но, признаться, выглядит эта вещица очень необычно. Так что я вполне допускаю, что валлийцы, по натуре своей люди поэтичные, лишь воспели языком возвышенных образов то, что не могли описать языком простым.
— Вы что же, ваше сиятельство, его видели воочию?
— Видел, держал в руках и даже, каюсь, грешен, примерял на свою бестолковую голову.
Увы, мой принц, мне венец Гвендалайн оказался велик, хотя и куда как менее чем моему приятелю и собутыльнику Генриху VIII.
— И за это вы посажены сюда? — не скрывая своего интереса, спросил я.
— О нет, это случилось намного позже! После того, как я подсказал обезумевшему от страсти Тюдору, что ему надлежит делать, дабы при живой еще жене сочетаться законным браком с этой смазливой вертихвосткой Анной Болейн.
— Вижу, вы недолюбливали покойную королеву, — ухмыльнулся я.
— Тот, кто женится на любовнице, готовит место для новой пассии, — пожал плечами умудренный годами старец. — Я не держу зла на Анну, она жутко поплатилась за свою ревность и нетерпимость. Такого бычка, как Генрих, нельзя было долго держать в загоне. Теперь за эти и иные ее грешки продолжает расплачиваться Елизавета. Но когда король Тюдор решил, что она ведьма и изменница, я угодит сюда как пособник злокозненной маркизы Дорсет. Впрочем, я не в обиде. Здесь, — он обвел рукой заваленное книгами и рукописями жилище, — у меня много времени и еще больше работы, а, как известно, всякий мужчина изменяет свободе либо с женщиной, либо с любимым делом. Со вторым чаще. — Он прикрыл глаза, улыбаясь чему?то своему. — Тем более, мессир, пока я здесь, они считают, что держат волка за уши.