— Привет, Ол… Ол… Ну, Оля, короче! Ну шо, этот бородатый бездельник опять придуривается, шо он самый больной в мире Карлсон?!
— Мистер Рейнар! — шокированная столь непочтительным отношением к сюзерену, возмутилась Олуэн. — Вы пьяны?!
— Олюшка, ты не права! Я не пьян, я тщательно проспиртован! Спиртус, знаете ли. Это по?латыни. Я, кстати, еще и латынью владею. И так, по дому, ежели чего починить.
— Что?то случилось? — зная манеру напарника реагировать на неприятности, поинтересовался я.
— Ты ба! Вот шо значит пуля?дура не в башке вавку забульбенила! Думатель?то еще урчит!
— Позвольте, я уйду, — едва дождавшись окончания фразы д'Орбиньяка, вставила валлийка.
— Да, извини, — вздохнул я.
— Точно, — присоединил свои, как всегда, уместные замечания Сергей. — Прости его! Он в общем?то мужик, ну, в смысле, аристократ неплохой. И вот шо еще, подруга: не в службу, а в дружбу, сообрази чего?нибудь похлебать, а то так жрать хочется, шо скоро на людей бросаться начну!
Олуэн, не говоря ни слова, вышла из комнаты, искоса возмущенно глядя на Сергея.
— Так что все?таки произошло? — переспросил я, когда дверь за девушкой захлопнулась.
— Классика жанра, — ухмыльнулся д'Орбиньяк уже без пьяного куража. — Есть две новости: одна хорошая, другая плохая. Поскольку ты у нас весь изранетый наскрозь, сначала хорошая новость.
— Есть две новости: одна хорошая, другая плохая. Поскольку ты у нас весь изранетый наскрозь, сначала хорошая новость. Ремонт «Вепря» успешно завершен. Корабельный плотник нынче общался с клабаутерманном, и тот заверил, шо все пучком и можно плыть хоть в Австралию, как только ее откроют.
— Понятно, — кивнул я. — А вторая новость?
— В Австралию на этой каравелле нам идти не придется. Бравый шкипер, выползень гадючий, которого ты поставил командовать охраной порта, рванул на ней в море так, шо за кормой аж гай шумел и от натуги весла гнулись. Теперь в нашем распоряжении только местные шаланды, полные фекалий. А на них в море… — Лис махнул рукой. — В общем, мы тут почти заперты.
Я молча смотрел на друга, понимая всю глубину его возмущения, но с фактом бегства «зафрахтованного» нами корсара приходилось мириться. Противопоставить этому мы ничего не могли.
— Что?то еще?
— Да, — мрачно отмахнулся д'Орбиньяк. — Побывав в своей комнате, перед тем как валить сюда с докладом, я нарыл там зачудительное воспослание от самого лорда?протектора. Должно быть, капитан подкинул. И пишет этот волчара непривязанный, шо ежели я поспособствую вернуть на историческую родину ихнюю хроническую мамзель, то отсыпет он мне золотой казны мешок, бочку варенья и корзину печенья.
— Но ты же не станешь этого делать?
— Ясен пень, не стану. Но, блин, обидно, шо твой Рейли меня за падлу считает.
Я откинулся на подушки, прикрыв глаза. Выходка с запиской была вполне в духе Рейли. Подозревая, что, невзирая на все его старания, мне удастся захватить корабль и обеспечить бегство Елизаветы из страны, он снабдил хозяина «Вепря» своеобразной «верительной грамотой», надеясь таким образом переломить ситуацию.
Лис, казавшийся, должно быть, ему легкомысленным пройдохой, по расчетам лорда?протектора, был весьма подходящей кандидатурой для задуманного маневра. Что ж! Рейли плохо знал Сергея, и очередной его выстрел попал в «молоко». Так что, если рассудить здраво, нам скорее надо было радоваться, что правитель Англии избрал для воплощения в жизнь своего коварного плана именно д'Орбиньяка, а не кого?либо другого. В противном случае кто знает, не вышла бы нынче в море каравелла, имея на борту связанную по рукам и ногам Елизавету Тюдор. Так или иначе, следовало благодарить Всевышнего, что все сложилось именно так, и подыскивать нового опытного вояку на должность начальника обороны гавани.
Обговорив этот и еще ряд других вопросов, касающихся защиты города, я отпустил Лиса, как он говорил, накидать в топку калории, и сам в задумчивости начал помешивать серебряной, украшенной грифоньими головами Ван дер Хель?дернов ложкой остывающий бульон. Рейнар появился на канале связи спустя мгновение, так что я едва?едва успел проглотить первые глотки теплой наваристой жидкости.
— «Капитан! У тебя тут гости образовались». — Он устремил взгляд на входные двери, возле которых стеной воздвигалась дородная служанка баронессы, вероятно, привезенная ею из загородного поместья.
— Я только что здесь все вымыла! — гневным тоном выговаривала голландка, категорически не желая впускать невидимого за ее спиной гостя. — Куда вы лезете со своими сапожищами!
— Но ведь на улице чисто, как в дворцовых покоях! — долетел до моего, вернее, до Лисовского слуха обескураженный голос дю Плесси. — Погоди! Погляди на подметки — они едва запылились!
Будущий великий прево Франции говорил сущую правду. В сравнении с ужасающе зловонным Парижем, где у самой ратуши на Гревской площади, в двух шагах от Сены, можно было лишиться чувств от нестерпимого смрада нечистот, хлюпающих под ногами; в сравнении с Лондоном, где лишь обилие садов давало возможность чувствовать себя более или менее нормально, да и то вдали от центральных улиц и рынков, — голландские местечки являлись эталоном чистоты.
Здесь были свои проблемы: вечная сырость заставляла просмаливать стены домов, точно борта кораблей и дым смоловарен висел над городом, так что издали могло показаться, будто он объят пожаром. Но улицы тут чистили и скоблили с утра до вечера, а магистраты наиболее прогрессивных городов, вроде Роттердама или Лейдена, специальным актом даже запретили жителям мочиться в людных местах. Мера неслыханная по своей жестокости, а потому широко обсуждавшаяся в эти дни по всей просвещенной Европе! Так что Франсуа дю Плесси, несомненно, говорил правду. Однако, по мнению дебелой голландки, это вовсе не давало маркизу право ходить в сапогах по свежевымытому полу.
— Чего вы пришли?! — не унималась она. — Принц ранен, отдыхать изволят!