Десятка три пьяных казацких рож начали шарить по лысинам в поисках оселедцев, чтобы, ухватившись за них, вручную собрать мозги в кучку.
— Сидайте до нашего столу, будь ласка! Яка нэсподивана вдача — за стильки крайни браточка зустриты! Сидай, дружэ! Мэнэ звуть Иван Волошанин на призвысько Пидкова. А цэ браточки мои…[52]
Мне недосуг было выслушивать поименный список лихих рубак казачьей вольницы, ухмылкой Провидения заброшенных в заштатный гарнизон за тридевять земель от днепровских круч. Голландские дюны слабая замена отвесным скалам Хортицы, но казачья доля — перекати?поле! Моя же участь во многом зависела от того, насколько долго я сумею удерживать внимание бургомистра романтическими бреднями об ужасном пирате Авокадо Кокосе.
— В ночь перед битвой, которую потомки запомнят как битву при Лепанто, он бежал со своего корабля «Красная жемчужина», предав султана точно так же, как до этого предавал герцога Тосканского, Карла IX и тунисского бея.
Предательство по смерти этого коварного негодяя воздвигнет ему памятник из костей всех тех, в чьей смерти он повинен! Бежав от Сулеймана, этот соблазнитель передал испанцам секретные планы турецкого флота. За это король Филипп помиловал кровавого отступника, тем более что правитель Испании вечно нуждается в деньгах, а несметные сокровища шахиншаха Масуда, как мы помним, этот самый, с позволения сказать, дон Гарсиа припрятал где?то в тайнике на Кипре. Но этого ему было мало! — патетически взвыл я, краем глаза наблюдая, как отваливаются челюсти у присутствующих, включая не избалованную сказками Шехерезады огнекудрую Бэт. — Он соблазнил престарелую супругу графа де Сантандера, и смерть от яда постигла этого достойнейшего из грандов Испании! А едва?едва лишь успела остыть от солнечных лучей решетка, запирающая родовой склеп, новоявленный дон Гарсиа повел под венец каргу, годящуюся ему в матери!
Я лихорадочно перебрал в памяти список смертных грехов и, пожалев о его краткости, прибавил к портрету несчастного генерала очередной колоритный штрих:
— Но недолог был медовый месяц мужеубийцы! Спустя неделю, всего лишь неделю, очутилась она в подземельях инквизиции, обвиненная в колдовстве и ворожбе собственным, с позволения сказать, новоявленным супругом. И это лишь потому, что она застала его в объятиях юного ординарца!
Лис бы мог мною гордиться! Режиссеры мексиканских телесериалов и вовсе бы наперебой бросились уговаривать меня оставить неблагодарное занятие оборонять чужие крепости и моля посвятить свой гений созидательной карьере сценариста. И все лишь для того, чтобы выгадать несколько лишних минут!
А между тем мой деятельный напарник продолжал стремительно окучивать, как это у него называлось, загулявших соотечественников.
— Ось так я и став прынцеви як тинь. Вин бэз мэнэ ни до кого! Бо вже ж ни слушнойи промовы сказаты, ни кулиш зварыты — ничего нэ вмие! Отака вона кров блакытна![53]
— Так тэпэр, по всьому, ты, выходыть, шляхтыч коронный?![54]
— Та отож шо шляхтыч. Без пъяты порток магнат! Прынц же ж мий — крулев брат, и нашему крулю Францишку родыч[55]
— То добре! — восхищенно покачивая головой, проговорил Иван Волошанин.
— То гарно, то гарно, алэ ж мэпи цэ тьфу! Колы бажаетэ то я для кожного з вас, хоробрых льшарив запоризькых — в един час шляхэтство выговорю![56]
— Та брэшэш![57] — Глаза ватажника заинтересованно вспыхнули.
— Та щоб мэни з цього мысця не зийты! Та щоб я ось тут на мисци луснув![58]
— Побожысь!
— Як Бог свят! — Лис осенил себя широким православным крестом, покосился в угол, где должна была бы висеть икона с лампадкой, и, не обнаружив ее, смачно сплюнул на пол. — Напасть бусурманская!
— Вирю! — пьяно кивнул Подкова. — Гэй, шинкар! Чарку пану сотныку![59]
Испуганный трактирщик, вынужденный мириться с едва прикрытым разбоем казачьей вольницы, скривившись, точно от хронической изжоги, поднес шевалье д'Орбиньяку кубок. По всему видать, не первый!
— За братив?лыцарив шляхетнойи Сичи! За гостри шабли! Та щоб у наших ворогив в горли пирья поросло![60]
Гул одобрения вторил цветистому тосту моего друга. Он сделал большой глоток и замер, точно пораженный столбняком.
— Цэ ж якэсь дыво! Яка потворна гыдота![61] — Лис повернулся к трактирщику, напрягшемуся в предвкушении неминуемого погрома.
— Ты что же, милейший, — переходя на голландский, задушевно спросил мой адъютант, — славных рыцарей, честных казаков, поишь жидкостью для мытья котлов?!
— Да это… — начал было оправдываться трактирщик.
— Только не говори, что тебе привезли ее из Виллабаджо! Там все потратили во время последнего праздника! — яростно взорвался «миргородский сотник».
— Это же прекрасная овсяная водка! — округлил глаза хозяин заведения.
— Що ты проварнякав? — не унимался Лис. — Хлопци! Чы вы чулы, що ци кляти голандци з вивсом роблять! Мы цим зэрном конэй наших годуемо, а воны з нього самогонку гонять, та и самых козаченьок пригощають. У, недолугий опецьок, лайножер! — Сергей замахнулся на попятившегося корчмаря и с грохотом опустил кулак на ни в чем не повинную столешницу. — Мэрзэнный слымак! Чуетэ мэнэ, хлопци! — во всю мощь своей луженой глотки гаркнул бывший начальник штаба армии Пугачева. — Йдэмо звидсы до баронського маетку! Ось де справжний яливцевий пэрвак! Тришечки ковтнеш — и зэмля у пляс пидэ![62]