— «И все же», — хмуро отрезал я, внутренне соглашаясь с логикой Лисовских доводов, — «других способов действия я не вижу.
Понятное дело, мы должны будем позаботиться о ней. Но без Олуэн за сегодняшний день подготовить Елизавету к побегу невозможно. Просто не успеем».
— «Ну, предположим», — со вздохом согласился д'Орбиньяк. — «А со стражей что делать, уже придумал? Или ее тоже Олуэн на себя возьмет? Живо вижу эту картину: обкормленная до состояния полного «вжэ нэ можу» банда девонширцев лежит по углам и, поддерживая брюхо руками, блымает заплывшими глазками, наблюдая, как рассекает мимо горделивая милашка Бэт!» — Лис умолк на полуслове, ни с того ни с сего заткнув фонтан неиссякаемого красноречия. Затем, минуту помолчав, вновь обрел дар речи. — «Так, Капитан, у меня тут кое?какая мысля образовалась. Я чуток попозже тебе просигналю. Пока что, так и быть, вербуй девоньку, хотя, как ни крути, с нашей стороны это полнейшее свинство».
Работа с агентурой крайне неприятное, но вынужденное занятие оперативника Института. С точки зрения человеческих отношений, такое манипулирование судьбами порою вовсе не безразличных тебе людей способно загнать в жесточайшую депрессию любого, кто хоть сколько?нибудь уважает тех, с кем общается. И одно дело тут личности вроде Артура Грегори, к которым спиной лучше не поворачиваться. Хотя, с другой стороны, и на крюк для последующего шантажа их можно насаживать без особых сожалений. Совсем же другое — милая барышня, с которой судьба и без нашей помощи обошлась не слишком любезно. Все дни моего пребывания в Тауэре она, пожалуй, была единственным светлым лучиком в сумрачной череде безрадостных будней. И вот теперь я собственными руками должен был превратить это живое сияние в «осветительный прибор» для решения, быть может, благородной, но отнюдь не очевидной задачи.
С точки зрения институтского руководства, это штатная обязанность каждого оперативника. Как хирурги, вонзающие в живое тело отточенную сталь операционного скальпеля, мы жертвуем малым для спасения большего. И тут, несомненно, близость понятий «оперативник» и «операция» не случайна. Результаты нашего «лечения» — десятки тысяч, порой миллионы спасенных жизней. И все же, все же… День, когда ты не сможешь, не найдешь в себе внутренних сил пойти на вербовочный контакт, можно считать последним днем работы в Институте. Равно как и наоборот: в тот час, когда заманивание в расставленные сети ничего не подозревающей жертвы не вызовет сомнений, душевного трепета, следует уходить на пенсию и, пожалуй, обращаться к психоаналитику.
Поэтому, буркнув Олуэн, что мне необходимо будет с ней серьезно поговорить, я размашисто зашагал к храму, где уже, должно быть, устал дожидаться старого приятеля смиренный брат Адриен.
* * *
Часовня Святого Иоанна, расположенная на третьем этаже Белого Тауэра, была облицована белым камнем, привезенным некогда из Франции, что придавало назначенной встрече своего рода символический оттенок. Уж и не знаю, почему архитектор, строивший дворцовую молельню, решил, что в старой доброй Англии не хватает собственных камней, но, будь я действительно французским принцем, пусть даже наваррской крови, меня, конечно же, должна была согревать мысль, что камень вокруг — часть покинутого, но такого дорогого Отечества. Как говорится, дома и стены помогают.
Брат Адриен, уже приобретший подобающий священнослужителю вид, поджидал меня, рассеянно листая требник и время от времени кидая взгляд на строгую романскую арку входа. В отличие от готических храмов, возносящих в поднебесную высь утонченно?изысканные башни?стрельницы, всем своим видом призывающие душу человеческую воспарить к престолу Всевышнего, романский неф[35] часовни Святого Иоанна опирал своды высоких арок на кряжистые, точно столетние дубы, колонны, поражая своей неодолимой мощью, делая человека крошечным и слабым пред грозным ликом Творца.
В этих стенах довольно странно должны были звучать речи о любви Господней к чадам своим, зато уж проповедь, начинавшаяся со слов: «Покайтесь, грешники!» — непременно повергала ниц подавленных окружающим величием прихожан.
Вряд ли наш бравый капеллан рассчитывал на подобный эффект, но, уж конечно же, принимал его во внимание.
— Мир вам, сын мой! — как всегда благостно, точно и не было беседы в прелестном замке на Луаре, начал брат Адриен. — Рад видеть вас в добром здравии.
Я склонил голову, демонстрируя напускное благочестие и одновременно приветствуя старого боевого товарища.
— Ваше преподобие! — Я приложил руку к груди, кратко и сдержанно демонстрируя радость от встречи со знакомцем в столь странном для гугенота месте. — Признаться, я несколько удивлен — увидеть вас в Англии, а уж тем более здесь, в Тауэре.
— Все в руце Господней! — указывая на место рядом с собой, потупил очи лжебенедиктинец. — С трепетом и благодарностью принимаю я указания перста Его и не ропщу, принимая невзгоды…
— …ибо все они во благо и направлены к вящей славе Господней! Не так ли, святой отец?
Минуты полторы благочестивый святоша молчал, изучающе созерцая точно впервые увиденное лицо августейшего собеседника.