— Спасайте королеву, падре! — заорал я, пытаясь услышать самого себя.
Уж и не знаю, услышал или прочел по губам этот окрик маркиз де Агиляре, но, резко оттолкнувшись ог дощатого настила, он вскочил и, пошатываясь, бросился к двери каюты. Я попытался было сделать то же самое, но что?то тяжелое и твердое рухнуло мне на голову, и липкая струя, растекаясь по рассеченному лбу, быстро залила глаза. Последнее, что я увидел уже через кровавый туман, — брат Адриен со своими извечными четками, но на этот раз обвитыми вокруг горла одного из абордажников. И Олуэн, со ртом, открытым в беззвучном крике, охаживающая тяжелым блюдом испанского гранда.
* * *
Великое множество маленьких серебряных колокольчиков, мелодично перезваниваясь, возвращали меня к жизни. Их звук переливался и множился, точно это было волшебное дерево из зачарованного сада полузабытой детской сказки.
— Слава Господу Вседержителю! — развеивая ощущение фантастичности происходящего, раздался надо мной голос брата Адриена. — Вы наконец пришли в себя!
— Где я? — Глаза мои открылись, и мозг с явной натугой заработал, начиная более или менее воспринимать окружающее: аккуратную чистую каюту с затененными окнами, широкую кровать под балдахином с золотыми кистями, застеленную свежим холщовым бельем, и, главное… полное отсутствие качки.
— В городке Маольсдамме, сир. В летнем доме барона Ван дер Хельдерна. Сам барон недавно погиб, сражаясь под знаменами герцога Оранского, но его жена любезно согласилась предоставить нам кров. Надеюсь, мессир, нет нужды вам напоминать, что вы — Генрих, король Наварры…
— Полноте, полноте, святой отец, — поморщился я.
Надеюсь, мессир, нет нужды вам напоминать, что вы — Генрих, король Наварры…
— Полноте, полноте, святой отец, — поморщился я. — Не именуйте меня чужим титулом. Я всего лишь брат?близнец его величества.
— Что ж, — не убирая с лица, как водится, благостного выражения, смиренно промолвил брат бенедиктинец, — мне радостно осознавать, что наблюдательный ум и цепкая память по?прежнему служат вам со всей отменностью! Впрочем, рана не опасна. Вас несколько оглушило взрывом, затем обломок пера руля испанского галеона упал вам на голову. Хвала Всевышнему, удар пришелся вскользь!
— Расскажите подробнее, святой отец! — прикрывая глаза, попросил я. — Что все же произошло?
— Спешу уверить вас, сын мой, — ласково?убаюкивающим голосом заговорил капеллан, — что все закончилось на диво благополучно. Правда, и ваш верный шевалье де Батц, и отважнейший месье д'Орбиньяк так же получили ранения, но, уверяю вас, они не представляют ни малейшей опасности для жизни. Местный доктор уже оказал им помощь, и, надеюсь, скоро вы сможете их увидеть.
— Что с ними? — устало выдохнул я.
— Мано дважды ранен абордажной саблей — в бедро и в руку. Ваш же адъютант, с позволения сказать, падая с мачты, сильно ушиб себе пятки.
— О господи! — пробормотал я. — Вот это ранение!
— Да, мессир, не могу с вами не согласиться, звучит нелепо. Однако подвиг, совершенный этим достойнейшим воином, хоть я человек не военный, но, по моему скромному разумению, заслуживает высочайшей награды! Одному Богу ведомо, как месье Рейнару удалось вновь затащить наверх стофунтовую бочку с порохом, а затем повторить свой маневр, но уже с куд большим успехом. Алебарды воткнулись в корму почти у самой воды, прямо у соединения руля с задней частью корабля, уж простите, не ведаю, как она именуется.
— Ахтерштевень, — прошептал я.
— Вот и прекрасно! — мягко улыбнулся монах. — Затем метким выстрелом он воспламенил порох, и тот вырвал руль «Санта?Тринидада» и разворотил это самое место, о котором вы изволили только что мне поведать. Лишенный управления, корабль с большущей пробоиной, в которую, точно в алчущую глотку, немедля устремилась морская вода, весьма быстро пошел на дно. Те же из испанцев, кто находился у нас на борту, узнав о бедственном положении «Вепря», предпочли гибели в бушующих волнах капитуляцию и совместные действия. Тем более, мессир, после того, как мадемуазель Олуэн своим блюдом лишила испанских головорезов их командира, те остались предоставленными сами себе, что, как всякому известно, пагубно влияет на храбрость и дисциплину осиротевших солдат.
Но что в этом всем особо примечательно, ваше величество, — измысленный шевалье д'Орбиньяком снаряд попал в цель как раз в тот миг, когда Елизавета Тюдор разметала над водами Па?де?Кале волосы, составлявшие ее злополучный амулет. Представляете, мессир, — Господь в предвечной милости своей открыл мне, и это было точно озарение, что опущенные в лампадное масло узелки разойдутся сами. Так оно и вышло! А ведь, прямо сказать, дотоле я ничего не слышал не только о волосах корредов, но и о них самих.
— Да, — слабо кивнул я. — Занятно. Скажите, святой отец, — думая о своем, произнес я. — Вы упомянули, что прелестная Олуэн лишила испанцев командира. Стало быть, дон Хуан убит?
— О нет, — как мне показалось, с досадой покачал головой брат Адриен. — Он был лишь оглушен и нынче вновь здоров и весел. В каземате, куда его поместили, он даже написал изысканный сонет, в котором именует Олуэн охотницей Дианой. По оплошности записку передали Елизавете.
Когда дело прояснилось, королева была очень сердита на маленькую валлийку.
— Однако, благочестивый отче, — удивленно поднимая бровь, усмехнулся я, — мне отчего?то кажется, что беды ваших единоверцев, подданных главнейшего ревнителя католической веры, мало что не печалят вас, но и, я бы сказал, забавляют?