— Ну дак ясен пень! — с неподдельным аристократизмом прирожденного идальго гордо изрек Лис. — Мучачо бесами мучась! Нам ли не знать!
— Вот и прекрасно.
— Насколько я могу понять по вашему возбужденному состоянию, наше положение весьма незавидно, — начал я.
— Возможно, сир, вполне возможно, — нетерпеливо постукивая носком сапога по ковру, устилавшему пол каюты, хищно ухмыльнулся Рейли, — Об этом мы узнаем после драки.
Дверь нашего обиталища отворилась с печальным скрипом, и в нее, кряхтя от натуги, протиснулись уолтеровские головорезы в количестве двух весьма примечательных экземпляров. Сундук, который они волокли, судя по вычеканенному на крышке гербу рода де Силва, вероятнее всего, достался Уолтеру по наследству от прежнего хозяина «Дерзновения». Вместе с кораблем.
— Надеюсь, монсеньор принц, — корсар склонился в глумливо куртуазном поклоне, — ваше высочество не откажет в любезности поучаствовать в небольшом, но весьма увлекательном маскараде. Для вас, шевалье, в нем тоже найдется роль.
— «Ну все!» — раздался на канале связи страдальческий голос Лиса.
— «Так я и знал! Опять старушка мать не прижмет к груди героя. Опять маскарады, увеселения, танцы до упаду, фейерверки с неминуемым разрушением исторических памятников. Па всякий случай предупреждаю, Вальдар. Если хочешь, запишу тебе на бумажке и зашью в подкладку: ты не Шарль Бурбон, герцог де Бомон, брат?близнец Генриха Наваррского, ты сотрудник Института Экспериментальной Истории и наша миссия в этом мире, как я думал три дня назад, уже закончена. Честно говоря, я был бы рад и дальше упорствовать в этом заблуждении».
Я метнул на Рейнара укоризненный взгляд. Конечно, прошлогодние злоключения: взрыв в Лувре, моя контузия, повлекшая потерю памяти и невольное самозванство, подбросившее в колоду политических карт Европы еще одного короля, были непростым испытанием для нас обоих. Но все это уже позади, и теперь я не менее своего друга желал возвращения к родному очагу. Не моя вина, что вместо люгера[1], который должен был подобрать нас в море и доставить к месту камеры перехода, нам попался рыскающий в поисках добычи королевский корсар.
Вернее, это мы попались. Причем весьма основательно.
— Ну, Капитан, какие будут предложения? — участливо осведомился Лис. — Будем плясать гопака или скажемся больными?
— В споре между испанским фейерверком и английским маскарадом мне, честно говоря, ближе англичане, — вздохнул я, предчувствуя, что веселиться на этом празднике будут далеко не все.
— Почему?то я так и подумал, — подытожил д'Орбиньяк, — Тогда самое время примерить маски.
Глава 1
Если Господь не хранит стены — напрасно бодрствует стража.
Псалом 126
Экипировка была закончена, и Рейли, критически оценив результат, довольно прищелкнул пальцами:
— Как говорят у вас, французов, «Э вуаля!». Вы прирожденный испанский гранд! Вот только бы волосы подкрасить.
— Средство «Титаник»! Радикально черный цвет! — ни с того ни с сего завопил на канале связи ехидный Лис. — Ее смывается ни водой, ни керосином!
Я невольно поморщился. Мне с трудом удалось отстоять суверенное право не надевать розовые чулки к пурпурным панталонам с нежно?зеленым камзолом, расшитым золоченым шелковым шнуром. И хотя полученный в результате краткой, но бурной перепалки костюм, на мой взгляд, все равно выглядел вызывающим, точно брачное оперение попугая ара, но тут уж делать нечего — время диктует моду. Как утверждает Коко Шанель: «Первыми модниками были портновские болваны. За ними все остальные». С тех пор как правоверные гугеноты, чванясь нарочитой скромностью, взяли за правило носить одежду черного и белого цветов, добрые католики, в отместку им, разрядились в пух и прах, заставляя молча давиться от зависти тропических птиц. Мой костюм был выдержан в красных тонах. Хвала Всевышнему, в темно?красных. Тоже не абы что, но все же не такой шок для взыскательного английского вкуса.
— Превосходно! — Уолтер поправил серебряную, покрытую финифтью[2] пряжку, скреплявшую брабантские кружева на моем левом манжете. — А теперь запомните: вы посланец его треклятой светлости дона Фернандо Альвареса де Толедо, герцога Альбы. Ринарио — ваш адъютант, а я — капитан «Святого Януария». Неделю назад мы вышли из Антверпена.
— Простите, капитан чего? — переспросил я.
— «Святого Януария», — отмахнулся Рейли, подтверждая, что я не ослышался. — Думаю, что это названия испанцам будет прочитать куда проще. Да и приятнее. Пусть напоследок потешатся. Но к дьяволам слова! У нас нет ни одной лишней минуты! Идемте! Я все объясню по дороге.
Палуба «Дерзновения» была почти пуста. Несколько человек без суеты копошились у трапа, свисавшего за борт корабля. Еще шестеро матросов, судя по костюмам, также участвующих в маскараде, стоя у фальшборта, активно размахивали шляпами, старательно «радуясь» приближению «земляков». Я огляделся, пытаясь лучше представить себе то, что нам предстоит совершить. Выскобленная до белизны палуба неспешно качалась под ногами, вздымаясь вверх и опускаясь вниз, точно грудь мирно спящего человека. Вымпел со львами и башнями, длиною, пожалуй, превосходящий грот?мачту, над которой он развевался, испуганно хлопал на ветру, норовя улететь подальше от притаившегося врага. Деревянные ступени трапа, кажется, именуемые выбленками, тревожно стучали о борт, точно зубы странника, продрогшего на морозе.