— Кто забрал? — поинтересовался я.
— Пойди пойми. — Старец развел руками. — По виду черные, как черти из ада, а по сути — так и хуже чертей. У каждого метла да песья морда вышиты.
Я невольно порадовался, что мы в данный момент одеты иначе.
У каждого метла да песья морда вышиты.
Я невольно порадовался, что мы в данный момент одеты иначе. В противном случае разговор мог бы не состояться.
— Понаехали, лютые, людей побили, избы пожгли, скот увели. — Дед вздохнул и утер слезу. — Или Бог им на небе не свят? Ужо Рюрик до них доберется, настанет карачун супостатам.
К вечеру мы были в лагере повстанцев. По пути мы еще трижды натыкались на скорбные пепелища, где, честя на чем свет стоит кромешников, немногие выжившие неизменно поминали Рюрика как своего защитника.
Лагерь раскинулся на широкой равнине у обрывистого берега реки. По всему видать, мятежники тщательно пытались укрепить его. Вокруг шатров красовался довольно глубокий ров, а на валу громоздились стены, построенные из сосновых бревен. Со стороны импровизированная крепость выглядела довольно грозно. Однако случись рядом серьезный противник — и защитить она смогла бы только от сквозняков. Тем не менее враг жег деревни и села в округе, даже не пытаясь близко подойти к укреплениям. Как мне представлялось, местонахождение ставки мятежников уже не составляло для карателей секрета, но атаковать войско, по численности не уступавшее, да еще и окопавшееся, царские воеводы не хотели. А потому дразнили, провоцировали, вытаскивая с удобной позиции во чисто поле.
Уже перед самым рвом нас остановил разъезд, но, узнав, к кому мы направляемся, утратил всякий интерес. И то сказать, за несколько часов нашего пребывания в лагере сюда по одному, по два, а то и целыми отрядами стеклось немалое количество вооруженных людей. Увидев меня, Баренс радостно обнял «вновь обретенного» родственника и повел к местному штабу, по дороге вводя в курс дела.
— Как сам видишь, войско у Рюрика уже довольно большое — что-то около восьми тысяч копий и сабель.
Я недовольно поморщился.
— Дядя Якоб, мне нужно знать, сколько всадников тяжелой кавалерии, сколько — конных стрелков, и, конечно же, срочно провести смотр пехоте.
— Здесь все непросто, — вздохнул, обмахиваясь платком, «стаци». — Войско очень разношерстное. Избранная дружина Рюрика — три сотни всадников. Насколько я могу судить, отчаянные парни. Все же остальное, как здесь говорят, «с бору по сосенке». Вон там, видишь, — кивнул он, — это шатры новгородской рати. Полторы тысячи пеших и два десятка конных. Все в железе, не люди — танки. Вон, левее, три сотни дворян и детей боярских из полоцких земель. Их привел князь Щенятев — один из немногих уцелевших представителей местной знати. Несколько лет назад Иван Грозный провел здесь то, что в Советской России именовали «раскулачивание», только в этом случае вернее было бы сказать «раскняжение». В одну только Казань он выслал больше сотни представителей знатнейших княжеских родов. Вместо здешних вотчин им там поверстали крошечные наделы, позволяющие едва-едва не умереть с голоду. Разумеется, здесь осталось множество боеспособных джентльменов, недовольных тем, что их земли отданы в опричнину. С каждым днем их все больше, и, как сообщают гонцы, в разных княжествах Руси сейчас формируются отряды для армии Рюрика.
— Все это замечательно, — кивнул я. — Но должен вам заявить, милорд, что это не армия. Это сборище вооруженных людей, вышедших блеснуть удалью.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — огорченно проговорил лорд Джордж.
— Скажите, дядя, как вы отличаете всадника поместной конницы, преданного царю Ивану, от такого же всадника, решившего сражаться за вас?
— За нас, — поправил меня «родственник».
— Хорошо, пусть так. Сути дела это не меняет. Лагерь устроен безобразно. Охранение не выставлено, боевое дежурство не организовано…
— Дорогой мой, вот ты этим и займешься. Сейчас я тебя представлю Рюрику. Я уже давно обещал ему подмогу…
— Милорд, как вы могли? А если бы я не согласился?
— Мой дорогой племянник, я верил, что ты сделаешь правильный выбор.
Я лишь скривил губы. Иногда манера действий Баренса доводила до бешенства.
— Неужели же здесь, среди всех этих князей и детей боярских, не нашлось ни одного достойного военачальника?
— Отчего же? — горько усмехнулся мой собеседник. — Воеводы из бывших есть. Но, во-первых, никто из них не значится среди известных полководцев, во-вторых, все они норовят воевать по старинке, и в-третьих, невзирая ни на что, они грызутся между собой, споря, кому под кем состоять не пристало.
Мы дошли до штабного сруба и, миновав крыльцо, полное гридней Рюриковой стражи, оказались в широкой комнате, едва вмещавшей скопившихся в ней бородачей.
— На Новоград идти надо! — потрясая кулаком, громыхал один из них. — Кто как не он великого князя нашего Рюрика признал да в поход снарядил. Теперь, когда враг копьем в ворота стучит, нешто сын первейший не защитит отца своего?!
— Это Твердислав — сын Гнездилов, пятисотский прусского конца, командующий новгородской ратью, — тихо пояснил мне Якоб Гернель.
— Не время, — перечил ему другой. — У Новограда стены высокие да крепкие, а на стенах — пушки. Царевым войскам тех стен не одолеть, хоть цельный год в ворота копьем стучись. Покуда Ивановы полки в осадном лагере сидят, их сила слабнет, а наша — крепчает. Переждать надо.