— Что ты предлагаешь? — спросил я.
— Как писали у нас в постановлениях: «удовлетворить просьбу товарищей с мест частично».
— То есть?
— Никаких «то есть». Спионерить шапку, и дело с концом.
Система «Мастерлинг» немедленно выдала различные версии перевода: пионер — первооткрыватель; пионер — солдат инженерных частей XVIII-XIX веков; пионер — участник детско-юношеской молодежной организации (аналог бойскаутов); «Пионер» — роман Фенимора Купера. Ни к одному из этих терминов глагол «спионерить» явно не подходил, о чем я и поспешил сообщить Лису.
— Что такое «спионерить»?
— Ну ты темный, шо тот дым, — покачал головой Сергей. — Спионерить — это то же самое, что скоммуниздить, только в меньших размерах, потому что пионеры — это еще неоперившиеся коммунисты.
От такого объяснения ясности у меня не прибавилось, и сжалившийся напарник отыскал наконец более понятный вариант.
— Короче, экспроприировать надо у Штадена нечестно награбленное им добро, являющееся к тому же бесценным национальным достоянием. Этим самым, как я уже сказал, частично удовлетворим просьбу колдуна, ну а шапка сама, как водится, найдет достойную голову.
— Это верно, — согласился я, — но как ты предлагаешь осуществить такую операцию? Вряд ли получится взять под стражу опричного сотника в лагере Вишневецкого. Он, конечно, Штадена не любит, но тем не менее арестовывать царского эмиссара и обыскивать его вещи вряд ли позволит.
— Капитан, тебе, часом, мозги не отморозило? — сокрушенно поинтересовался Сережа. — Какой обыск? Какой арест?! Тебе здесь шо, улица разбитых фонарей? Подойдем по-тихому. Опричникам, как ты понимаешь, с мирскими под одной крышей ночевать не положено. Поэтому стоят они на отшибе. Стражу я возьму на себя, а ты нанесешь своему корефану неофициальный, но очень дружеский визит. Место, где искать головной убор, нам клозетник сдал, так что на «раз-два-три» — прыгаем, хватаем, исчезаем.
— Так нельзя, — покачал головой я.
— Да чего ты боишься? — хмыкнул Лис. — Ясен пень, когда Штаден обнаружит, что у него корону тиснули, — на дерьмо изойдет. Но крик-то не подымет. Не пойдет же в самом деле стучать гетману, что у него памятный сувенир куда-то пропал. Погрызет локти и успокоится.
— Я не о том, — перебил я.
— Как бы тебе это объяснить…
— У тебя опять гонор играет? Хоть облезь, но оближь! [36] Чужое брать некрасиво?
— И это тоже, — кивнул я. — Но, видишь ли, корона — это не просто головной убор, украшенный драгоценными камнями. Это вещь священная, ее нельзя красть. Вся эта суета с похищениями ее просто оскорбляет, унижает, что ли.
— Ага, это ты верно подметил. А дядя твой, выходит, ее сюда на выставку прихватил. Так сказать, в целях культурного просвещения масс.
— Нет, — покачал головой я. — Но с этого все проблемы и начались. Помнишь, что царь Иван говорил, если б не шапка Мономаха, он бы на побег Гернеля плюнул и забыл.
— Ты его больше слушай, он много чего говорил. Лучше скажи, что ты предлагаешь.
— Можно сообщить Вишневецкому, что венец здесь, у него под носом. Главное, проследить, чтобы Штаден не успел его кому-нибудь передать или спрятать. Обнаружение похищенной короны — достаточно веское основание, чтобы взять кромешника под стражу. Пусть до поры до времени венец остается у гетмана. А когда мы вернемся с Катариной, он сам преподнесет шапку Мономаха Рюрику. По-моему, это очень даже символично.
— Тоже ничего, — кивнул Сергей. — А если не преподнесет? Предлагаешь его за это отчитать и поставить в угол? Не горячись, капитан. Таких козырей Вишневецкому давать не стоит. У него и без того полная колода тузов. Да к тому же — ну, положим, арестует он Штадена, узнает об этом Грозный, начнет суетиться, тут-то шапочка и выплывет. И хана всему, как говорят в Орде.
— Пожалуй, ты прав, — вынужденно согласился я. — Тогда я вижу единственный вариант.
— Какой же?
— Нужно заставить Штадена бежать в Ливонию вместе с короной и по дороге создать такие условия, чтобы он был вынужден добровольно передать нам царский венец.
— Ни фига себе задачка! Как ты это планируешь провернуть?
— Пока не знаю, может, ты что придумаешь. Но ясно одно — пришло время снова явиться пред ясным взором сотника.
— Зашибись. — Лис иронично зааплодировал. — Назначь ему романтическое свидание на лесной опушке.
— А что, хорошая мысль, — усмехнулся я. — Напишу ему записку, что срочно хочу его видеть по неотложному делу.
— По большой нужде, — фыркнул Лис.
— Не остри, — поморщился я. — Все может получиться очень даже здорово. Записку, — я кивнул на домового, продолжавшего смотреть на нас из дверного косяка, — вот он теперь же и доставит.
Как бы ни относился я к Генриху Штадену, как бы ни оценивал его поступки, но числить среди трусов отчаянного вестфальца не приходилось. Здоровый авантюризм толкал этого человека на действия, которые граничили с преступлениями и зачастую переходили эту границу. Рожденный в семье довольно бедной, он страстно рвался к богатству и власти, не жалея ни себя, ни тем более окружающих. Та игра, которую он задумал в Москве, грозила Руси разорением и гибелью тысяч и тысяч жизней. Но Штаден, похоже, был в восторге от собственной затеи, и сейчас, когда по воле случая в его руках оказался царский венец, он, должно быть, расценивал это как знак свыше.