В подтверждение моих слов из нависших над трактом кустов раздался разбойный свист и неукротимое: «Вали! Круши!» Крики «Ал-ла!» и звон сабель разнеслись над округой, созывая давно уже привычное к легкой поживе воронье.
— Капитан! Мы шо, туда полезем? — вопросительно глядя на меня, осведомился Лис, замечая, что моя рука уже легла на оружие.
— Будут другие предложения?
— Ага, — радостно кивнул Сергей, внимательно всматриваясь в ход боя. — Сейчас будут. Во! Глянь.
Я перевел взгляд туда, куда указывал палец напарника.
Во главе колонны бой разгорался особо жарко. Тот, кого недавний гонец назвал мурзой — статный воин в шлеме с высоким шпилем, — был драгоценным призом, но пока что христианская кровь без толку проливалась в дорожную пыль. Одного за другим он выбил из седел двух казаков, и сейчас его быстрая, точно гюрза, сабля скользнула по груди третьего, выпуская на волю его грешную душу. Еще мгновение — и горячий красавец-арабчак одним рывком вынес хозяина из схватки и яростным галопом полетел к желанному спасению.
— Шо и требовалось доказать. Глянь-ка, — удовлетворенно подытожил Сергей, — вон там дорога ведет к реке, причем кривая она, как тот собачий хвост. На кручи мурза не полезет, не дурак — таракана на стене изображать. А мы здесь по прямоходу срежем — и здравствуй, Вася, я снеслася!
Сцена, разыгравшаяся у сложенных из четырех бревен мостков, наверняка запомнилась знатному степняку надолго. Едва-едва успел конь унести из гущи боя ликующего хозяина, едва тот с облегчением увидел желанный путь к спасению, как вдруг поперек этого самого пути монументально воздвигся кавалерист европейского вида и, удивленным взглядом смерив крымчака, поинтересовался на безукоризненном английском:
— Простите, сэр, вы не подскажете, как проехать к Букингемскому дворцу?
От неожиданности мурза натянул поводья, силясь осознать увиденное. Но уразуметь, что происходит, не успел. Едва его скакун сбавил ход в нескольких шагах от диковинного незнакомца, на хребет седока опустилась тяжеленная дубина, еще недавно бывшая стволом молодого дерева.
— Салям алейкум, почтеннейший. — Лис в одно мгновение оказался в той же позиции, в которой недавно находился мурза по отношению к коню. И кинжал его, покинув голенище левого сапога, уперся в яремную вену пленника. — Не скрипи зубами, улыбку попортишь.
Система «Мастерлинг» обеспечивала моему напарнику замечательное бахчисарайское произношение, не оставляющее лежащему шансов изобразить непонимание.
— Не стоит волноваться. — Я по примеру друга перешел на татарский язык. — Вы наш пленник, никто не причинит вам зла.
— Ты еще про Гаагскую конвенцию заверни, — фыркнул Лис, но тут же насторожился, вмиг теряя демонстративную беззаботность.
— Еще кого-то несет. Капитан, встречай гостя, я щас.
Я молча кивнул и потянул из ольстредей [4] длинноствольные пистоли. Но это оказалось излишним. Спустя мгновение к месту, где Лис тщательно упаковывал рычащего от злобы мурзу, подлетел атаман Гонта в сопровождении двух казаков.
— О, привет, — едва поворачивая голову, расплылся в щедрой улыбке Лис. — Вот видишь, ротмистр, а ты говорил, сбежали. Нашлись!
— Вы?! Здесь?! — Обветренное лицо Гонты стало перезрело-красным. — Какого лешего?
— Не пыли, атаман. Договорить бы надо.
Глава 2
Судьба всегда приходит, как случай. Птица выбирает дерево, а не дерево выбирает птицу.
Конфуций
Беседа с атаманом Гонтой не задалась. Увидев, что лакомый кусок уже попал в чужие зубы, ватажник полоснул коня нагайкой и, на ходу велев казакам сопровождать нас, устремился обратно, туда, где, судя по доносившимся крикам, догорал бой.
Смысл краткого разговора между «неверными» остался недоступным для знатного пленника, но суть его он уловил правильно, поскольку тут же затараторил на родном наречии:
— Ты с ним не ходи. Со мной пойдешь — много денег дам, коней дам, красавиц дам. К нему пойдешь — голова с плеч. Верь мне, мое слово крепче алмаза. Мое имя — Джанибек Седжут. Мой род — целый народ. Вместе придем — всем нам братом станешь.
— Не суетись под клиентом, — коротко отрезал Лис, потуже затягивая узел на запястьях пленника, и философски добавил, вздергивая Джанибека на ноги. — К тому же не в деньгах сила, брат. А в ньютонах.
Наш путь в крепость занял около трех часов. Из них минут сорок, а то и более, мы пререкались с атаманом, стоя у засечной черты [5] . Не щадя глотки, пугая окрестное зверье, Гонта требовал завязать нам глаза, а Лис слал его «пид тры чорты», заявляя, что и без всяких встречных-поперечных сызмальства все здешние тропы знает. В конце концов сошлись на том, что я дал слово дворянина ехать с закрытыми глазами, и Гонта, скрепя сердце, повел курень дальше к крепости.
Как я и ожидал, искомое долговременное укрепление, носившее загадочное название Далибож, было типичным образчиком старорусского крепостного зодчества. Стены в пять саженей высотой из толстенных дубовых бревен, башни под двускатными венцами, тяжелые ворота, надменно глядящие с высокого берега на стоящие у речной пристани челны.
Эта крепость значилась в нашем маршруте как перевалочная база и была одним из многих владений князя Дмитрия Вишневецкого. До недавних времен этот знатнейший польский магнат верно служил королю Речи Посполитой, но, как водится меж польских магнатов, что-то не поделил с государем и, побив горшки, со всеми своими владениями перешел на службу к царю Московии Иоанну. То, что сей властитель назывался Грозным, Вишневецкого не слишком беспокоило. В Москве он появлялся раз в год, чтобы привезти царю богатые дары, заверить в личной преданности, а заодно и нерушимости южных границ. Большую же часть времени князь Дмитрий проводил в своих владениях между Черниговом, Каневом и Новгород-Северским, в окружении беззаветно преданного ему войска, своеобразного ордена степных рыцарей, именовавшегося Запорожской Сечью. Собственно говоря, именно он выстроил на острове Хортица у днепровских порогов грозную крепость, ставшую мощной столицей казачьих земель. И если мог быть над вольнолюбивыми детьми южных степей законный государь, то им, несомненно, являлся мифический казак Байда — князь Дмитрий Вишневецкий.