— Почему не отвечаете?! — накинулась на меня обладательница голоса, вновь ставшего приятным.
— Был немного занят, — продолжая доставать конский фураж из ноздрей и ушей, уклончиво ответил я.
— Чем? — возмутилась диспетчер. — Где вы вообще находитесь?
— На сеновале.
На канале связи воцарилось молчание. В этот миг казаки, наконец обнаружившие по следам разрушений место моего приземления, гурьбой вломились на сеновал, чтобы немедленно разобраться с залетным гостем. В руках встречающих не были замечены букеты цветов, их лица не отличались дружелюбием.
— Руби! — во всю мочь кричали одни.
— Вяжи! — орали другие, и это меня устраивало куда больше.
Но голосу базы было не до моих неприятностей. Девушку явно занимали совершенно иные проблемы.
— Джокер-1, вы не один? — кокетливо раздалось на канале связи.
— Не один, — честно сознался я.
— И кто она? — завороженно вздохнула диспетчер.
— Не она, а они, — рубанул я правду, вылезая из сена навстречу слегка опешившим казакам.
Не знаю уж, что они надеялись увидеть, но мой внешний облик определенно вызвал у них недоумение. Видимо, такие европейские «птицы» нечасто залетали в Струменец, да еще через крышу.
— О-о-о?! — В тоне барышни слышалось удивление, смешанное с почтением.
— Не «о-о-о», а два десятка головорезов, — оглядывая толпу, возразил я. — Так что я еще занят.
В этот момент к одному из казаков вернулся дар речи, и сечевик кратко, но довольно емко подытожил результат общих наблюдений:
— Тю! Шпийон!
Это утверждение моментально расставило все точки над «i» в головах казаков, а способ транспортировки потерял особое значение. Самое время было что-то предпринимать, поскольку впредь подобный шанс мог и не представиться.
— Мне срочно нужен войсковой осавул Олекса Рудый, — командно рявкнул я без намека на какой-либо акцент. — Я гонец от гетмана Вишневецкого.
— Гонец от Байды, — пронеслось по рядам казаков тихое шушуканье. — Ишь ты…
Имя любимого отца-командира воистину творило чудеса. Вряд ли доставка гонцов авиапочтой была здесь обычным делом, но Вишневецкий для этой увешанной оружием голытьбы был воплощением Бога на земле. Связанные с его именем чудеса воспринимались сечевиками как нечто вполне естественное, почти обыденное.
Через считанные минуты я уже стоял перед войсковым есаулом.
Что скрывать, к казакам в Европе зачастую относились как к дикарям. Когда полуголые, в рванине, эти смуглолицые силачи вступали в города Германии, Голландии, Франции, местное воинство, делавшее перерывы в ходе боевых действий для стирки кружев, удивленно таращило глаза. Но когда дело доходило до кровавой схватки, курень запорожских сорвиголов стоил доброй сотни, все равно — рейтар или аркебузиров — всякой королевской армии. Сызмальства приученные не бояться ни бога, ни черта, ни вороньего грая, в любой час готовые рубиться с врагом, эти доблестные воины отличались еще одной существенной особенностью — не было в Европе войска такого быстрого, как это.
Как и предполагал Вишневецкий, стоило Олексе Рудому увидеть печать гетмана на доставленном пакете, и боевая труба протрубила казакам поход.
Утро следующего дня выдалось на редкость тихим. Лучи раннего летнего солнца наперебой соревновались, окрашивая в яркие радостные цвета мелкую речную зыбь. Над стенами Далибожа слышались окрики стражи. Из польского лагеря им вторили насмешливые голоса неторопливо завтракающих жолнеров.
— Ну шо, капитан, с меня бутылка! — раздалось на канале связи жизнерадостное восклицание Лиса. — Я уже вижу твой нос. То есть не твой, а корабля.
— При чем тут мой нос к бутылке? — насторожился я. — Что ты еще задумал?
— Хороший нос бутылку за версту чует. Но это не о тебе. Это так, взагали…
— А ну выкладывай!
— Да шо ты кипятишься, как одноразовый шприц многоразового использования? Я ж, буквально следуя твоему приказу, был яростным борцом за справедливость в полутяжелом весе.
— Что-то я не помню такого приказа, — с сомнением проговорил я.
— Ну как же?! — деланно возмутился мой напарник. — Ты распорядился сообщить Вишневецкому, шо утром вы прибудете. Он мне возразил, шо ты в лучшем случае вчера вечером только добрался, а значит, подкрепление может подойти не раньше завтрашнего дня. Ну, я ему натурально, крест на пузе, говорю, век статуи Свободы не видать. А он — ни в какую. Вот мы с князем и поспорили… — Лис засмеялся, — …и не только с ним.
— На что?
— Да какая разница. Так, по мелочи. Ну, в общем, если мы победим, то Далибож наш.
— А если не победим?
— Тоже наш, но воспользоваться этим мы уже не успеем.
Между тем нос корабля, да и весь корабль стали видны не только остроглазому Лису, но и всем защитникам крепости. И уж конечно, осаждающим ее ляхам. Большая двадцативесельная чайка неспешно шла по спокойной воде, явно собираясь пристать к пирсу под стенами Далибожа. Так делали все корабли, шедшие этим маршрутом. Как я уже говорил, ниже по реке находился довольно неприятный порог, и если легкое суденышко с опытным лоцманом еще могло его миновать, то весь груз приходилось везти по берегу — более тяжелые корабли, вроде днепровского байкака [18] , и вовсе надо было тащить волоком, минуя опасную каменную гряду. Наше судно, если смотреть на него с берега, выглядело перегруженным, так что стоянка у пирса казалась неизбежной. Повеселевшее в ожидании легкой добычи панство с нескрываемым интересом глазело на большие винные бочки, которыми был заполнен корабль. Немалая часть шляхты, столпившись на берегу у самого обреза воды, оживленно размахивала руками, призывая нас поскорее бросить якорь. Но если бы поляки сейчас могли наблюдать, что происходит за бочками, пожалуй, они не стали бы так веселиться.