— Шо, эта вонючая дыра?! — В голосе Лиса чувствовалось неподдельное возмущение. — Я, кажись, оставил Вальтера в добром здравии. Шо ты с ним сделал, упырь лихой? Ну, короче. Ты уж напрягись, запомни и передай ему, шо хай он из берегов не выходит. Встречаемся, как обычно, в «Трех голубях» у старины Мунка, в шесть часов вечера после войны. Место встречи изменить нельзя. Чужие здесь не ходят…
Он приостановился, наблюдая, как вытягивается лицо опричника.
— Разве что дозор забредет по пьяной лаве.
— Разве что дозор забредет по пьяной лаве. Вы-то, кстати, в какой отправляетесь? Дневной, ночной или сумеречный?
Штаден не давал ответа, все еще силясь прийти в себя.
— Лис! — послушался откуда-то выкрик Гонты. — Дэ тэбэ чорты лупати носять?
— Здеся, — отозвался Сергей, делая прощальный жест рукой. — Иду вже. Да, вот еще.
Он остановился, точно вспомнив что-то важное, и вновь обернулся к Генриху.
— Ежели доберетесь до «Голубей» раньше меня, передайте Гюнтеру, чтобы запас бочку моего любимого пива. А то будет как в прошлый раз.
— Какого еще пива? — выдавил Штаден, все еще пребывающий в состоянии нокдауна.
— «Балтика № 9». Запомни, девять — это такой кружочек с хвостиком внизу.
Лис, удовлетворенный произведенным эффектом, ласково проворковал: «Асталависта, беби!»
И зашагал прочь, насвистывая марш «Прощание славянки», что, впрочем, не помешало ему задать мне сакраментальный вопрос:
— Капитан, и какого рожна этот полицай нам тут горбатого лепил?
— Не знаю, — вздохнул я. — Но это действительно настораживает.
— Вот-вот, в самую дырочку, — отозвался Лис. — Кстати вести с полей. На ваш запрос о том, где таилась погибель моя, сообщаю, шо меры приняты в необходимом объеме. В рамках плана «Перехват» Дед Бабай собрал внеочередной съезд домовых, банников и пр. и раздал ориентировку на Штадена Генриха, характер нордический, гауптман местных СС. В общем, ждем результатов. Пока, до связи.
Ждать пришлось недолго. Оперативности подручных Деда Бабая вполне мог позавидовать Скотленд-Ярд. Как сообщал один из «агентов», прямо от Гонты опричный сотник направился в «Царево кружало» — первый московский паб или, как выражались местные жители, кабак. Насколько я знал, он был открыт для всех. Вот только с тех пор, как его облюбовали кромешники, мало кто из горожан отваживался пропустить в нем чарку зелена вина. Обычно это были смельчаки из стременного полка государя или же ногайских конных лучников.
Ссоры между ними нередко перерастали в кровавые побоища, но сегодня мир восторжествовал. Один из ногайцев, подкараулив у крыльца объект разработки, сообщил этому самому объекту, что его будут ждать на Останкинских топях у пруда, в три часа пополудни. Сообщив это, посланец вскочил в седло и исчез, подняв за собой тучу пыли.
— Внимание! Внимание! Внимание! — торжественно раздалось в указанное время на канале связи. — Наш я установлен, буквально усажен среди ветвей столетнего дуба, в том самом месте, где, по моим подсчетам, будет находиться знаменитая Останкинская башня. Отсюда открывается замечательный вид на грязную лужу, именуемую прудом, и всеми заброшенные могилы нищих, самогубцев и замученного пытками ворья. Окрестные жители не жалуют это живописное место, однако кое-кому приспичило забивать романтические стрелки именно здесь. «Но кто это?» — спросите вы. Об этом мы скоро узнаем. Гадают самые распоследние песчинки в хронометре нашей студии… — Лис осекся. — Оба-на! Нарисовался, хрен сотрешь! Какие люди и без конвоя!
Глава 12
Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.
Артур Шопенгауэр
Зоркие глаза моего напарника выхватили среди окрестных кустов быстро движущуюся фигуру.
Легкость, с которой приближался мужчина, пробуждала в памяти цветистые восточные обороты, воспевающие ловкость барса, грацию оленя и прочие животные добродетели. Однако если бы сюда, на конспиративную встречу, явилась съемочная бригада CNN, я бы, пожалуй, удивился меньше. Во фряжском юшмане, в островерхом шлеме, покрытом золотой насечкой, с клычом у пояса, по заросшему ивняком берегу шел, почти летел, мурза Джанибек, наш далибожский пленник.
— Ни хрена себе гости в нашей студии! — обалдело проговорил Лис. — Шо-то я не видел в утренних новостях сообщений о неофициальном дружеском визите Орды на Русь.
В сущности, утверждение моего друга было чисто риторическим. С начала четырнадцатого века, когда в Золотой Орде возобладало мусульманство, поток выходцев из знатных и не очень татарских родов в Московию стал нескончаемым. Христианство, дотоле имевшее весьма крепкие позиции при ханском дворе, было сокрушено. Епископство саранское, интересовавшееся возможностью крестить песком вместо драгоценной воды, было упразднено. Толпам ордынских христиан пришлось искать спасения у ближайших единоверцев. Этот «исход» весьма способствовал укреплению Русской державы, привнеся в русское дворянство немалую толику татарской крови. Так, мать нынешнего царя, Елена Глинская, происходила по прямой линии от Мамая. Да и назначенный Иваном Грозным во время своего «отречения» царек Симеон Бекбулатович тоже был роду отнюдь не славянского. Теперь же, после покорения Казани и Астрахани, количество степняков на царевой службе возросло несказанно. Однако ни к одному из этих родов мурза Джанибек не принадлежал. Крым-Гиреи продолжали оставаться едва ли не самой большой угрозой для Московии, и вряд ли ему, представителю знатнейшего крымского рода Седжутов, даже в страшном сне могло привидеться, что его потомки могут оказаться под властью их традиционной добычи.