— Из-за этого и едешь?
В ответ я услышал тяжелый вздох.
— Прежде Софья мне говорила: я мужняя жена, и муж мой — первый у царя человек. Нынче он, постылый, у чертей на вилах, а при царе первый человек — я. Да только Софье уж того мало, она завтра сама царицей станет. Помешать я этому не могу, а видеть — тем паче. Так уж прости за то, что из-за меня опала тебе вышла. Ежели можешь, не суди строго да не поминай лихом.
Ночью шел дождь, но утро выдалось ясным. Спозаранку по мощеным улицам Китай-города суетились люди с метлами, разгоняя образовавшиеся лужи и засыпая мелким гравием то, что разогнать не удалось. На всех перекрестках дежурили стрельцы, получившие в честь грядущей коронации по серебряному рублю и чарке зелена вина. Покуда солнце не поднялось еще достаточно высоко и соборный колокол не подал сигнал к началу церемонии, задача их была весьма несложной — отгонять любопытствующих коз, дабы те ненароком пути царского не испоганили. Толпы желающих полюбоваться незабываемым зрелищем должны были заполнить улицы и переулки ближе к полудню. Пока что лишь редкие праздные зеваки стягивались к Кремлю, надеясь занять самые лучшие места.
Наконец час пробил, и многоголосое пение зазвенело над округой, дабы привлечь внимание царя небесного к возведению на трон царя земного.
Процессия святых отцов во главе с митрополитом Кириллом двинулась из кремлевских ворот в сторону Благовещенского собора. Сколько ни силился я вспомнить что-либо определенное по поводу церковного владыки, возглавляющего ныне крестный ход, ничего не шло на ум. Он стал первым лицом русской православной церкви в годы правления Ивана IV и все эти годы ничем не мог, а может, и не хотел помешать расправам кровавого богомольца.
Теперь он величественно шествовал впереди колонны. Одежды его сверкали золотым шитьем, посох — золотым навершием, диковинного вида шапка, в честь языческого бога именуемая митрой, горела червонным золотом и каменьями. Если бы не длинная седая борода, до половины закрывавшая тоже золотой наперсный крест, он весь сиял бы, как и положено жрецу солнечного бога.
За спиной митрополита дюжие священники бережно несли икону Божьей Матери. А уж дальше количество всевозможных крестов, образов и кадил было таково, что невольно казалось, будто, радуясь погожему дню, священники вынесли проветрить всю церковную утварь. Слитный хор архиепископов, епископов и настоятелей основных монастырей завернул в Благовещенский собор, провел там службу и, вновь сомкнув ряды, отправился далее.
Следующим на очереди был собор архистратига божьего воинства архангела Михаила. Ликующая толпа подхватывала молитвенные песнопения, нестройно подтягивая в тон хоралу. За передовым отрядом духовенства следовал Рюрик — великий князь Юрий Георгиевич с молодой женой. Скоропостижное бракосочетание этой августейшей четы произошло всего два дня назад, а потому новобрачные выглядели несколько устало, хотя и старались держаться, как подобает в столь торжественном случае. Они величественно ступали по расстилаемым перед ними хорасанским коврам, и мех собольих шуб, в которые они были для пущей важности обряжены, искрился на солнце. Честно говоря, я никогда не понимал манеры здешних вельмож носить многочисленные одеяния из меха, невзирая на летнюю жару. Свита Рюрика была одета под стать государю, и ни солнце, ни здравый смысл ничего с этим не могли поделать.
По дороге из храма архангела Михаила, где будущий царь вновь прослушал содержательные поучения на библейские темы, я уже начал было опасаться, что торжества могут затянуться. Даже если исключить домовые церкви в усадьбах бояр и князей, список московских храмов был преизряден. Следующим на очереди оказался собор Пречистой Девы. На подходе к нему я уже вздыхал, сожалея о том, что, по усвоенной с детства привычке, утром выпил только обнаруженный в запасах дяди Якоба кофе. Время шло к обеду, а завтрак для меня еще не наступил. Противное урчание в желудке отвлекало от пения святых отцов и сбивало с торжественности момента.
За время работы в институте мне приходилось участвовать в нескольких коронациях. Так, однажды в Риме глава католической церкви, подкравшись к королю франков, коварно, без объявления Божьей воли, короновал его императором. Я помню шокированное лицо новоиспеченного светского главы западного христианского мира, тогда еще не ставшего легендарным Карлом Великим. Минут пять император просто не знал, что и сказать. Такого подвоха от понтифика он никак не ожидал.
Помнил я и коронацию Емельяна Пугачева в Новом Амстердаме, где Джордж Вашингтон от имени и по поручению Большого Казачьего Круга, вкупе с парламентом, возлагал на чело отныне не самозванного Петра III железный лавровый венок. Но то, что сейчас открывалось моему взору, являло собой диковинный сплав византийской чопорной пышности с разухабистой восточной тягой ко всему яркому и цветному.
Переступив наконец порог храма Девы Марии, я невольно вздохнул с облегчением. Здесь под балдахином из золотой парчи красовался двойной трон, и два десятка рынд [51] с ритуальными топориками на плече охраняли его от всяких желающих передохнуть на покуда вакантном месте.
Чуть в стороне от амвона располагалось три стола с царскими регалиями. На центральном лежала шапка Мономаха, возле нее дежурил неожиданно серьезный Лис с клинком наизготовку. Митрополит, приняв из рук служки нечто вроде кисточки, начал отчаянно махать ею в воздухе, смачивая царский путь каплями святой воды.
Наконец Рюрик и Софья заняли свои места. Пришедшая с ними свита расположилась по обе стороны от них. Справа — миряне, слева — духовенство. Глава православной церкви, удостоверившись, что все заняли соответствующие места, напоследок брызнул святой водой на будущих царя и царицу. После этого с водными процедурами было покончено, и началась церемония.