— Стреляйте! Стреляйте! — завопил Девлет-Гирей, и туча стрел ударила в спину бороздящего волны предка терминаторов.
С тем же успехом можно было засыпать его розами. Через пару минут я уже был среди друзей. И в тот же миг идиллический пейзаж существенно преобразился. Густо насаженный кустарник, еще недавно радовавший глаз буйством листвы, покатился вниз с обрыва, демонстрируя таившиеся за ним жерла орудий.
«Ба-бах!!!» — слитным хором произнесли свое веское слово пушки, осыпая картечью противоположный берег. Артиллерийская засада удалась на славу, но это был лишь первый аккорд симфонии начинающейся битвы. Опешившие в первую минуту крымчаки подались назад, но, подпираемые с тыла многочисленными отрядами свежих всадников, быстро изготовились к бою. Девлет-Гирей, увы, чудом выживший после артиллерийского залпа, был, несомненно, опытным военачальником. В подзорную трубу мне было отлично видно, как он отдает приказы мурзам и как татарская конница, преодолевая хаос, отходит, разворачиваясь вне зоны поражения артиллерийского огня. Сейчас татары образовывали широкий полукруг, стараясь охватить фланги русских позиций. Как и выдвинутый углом фронт, те были прикрыты реками и недавно построенными редутами, но мощные крылья ордынской конницы, случись им переправиться и одолеть сопротивление полков завесы, запросто могли взять нас в клещи.
Укрывшись вместе с остальными ближними людьми Рюрика в развалинах старой крепости, мы наблюдали за ходом боя. Нам одним покуда было известно то, что должно было решить его судьбу. На флангах силы противника, переправься они через реку, превосходили наши втрое. Стоило в этот момент вступить в бой турецкой армии, и все, что мы смогли бы, — это геройски сложить головы.
— Подавать знак гетману? — спросил у Рюрика, напряженно вглядывающегося в картину боя, один из воевод.
— Рано еще, — отрезал тот.
— Мальчик мой, — раздалось в моей голове. — У меня есть довольно пикантное сообщение. Впрочем, погляди сам.
Изображение, появившееся у меня перед глазами, радовало несказанно. Пятеро огромных янычар, держа ятаганы наизготовку, преграждали дорогу в шатер Хаджи Аслан-паши взмыленному от скачки татарскому гонцу.
— Пускать не велено! — громыхнул один из них.
— Хан Девлет-Гирей приказал мне…
— Пускать не велено!!!
— Передайте ханское послание мне. — Из-за полы шатра выступил янычар со знаками различия узбаши [57] .
— Я должен видеть Хаджи Аслан-пашу!
— Это невозможно, он болен и только уснул. Никто не смеет его будить.
Я подивился здоровому сну больного турецкого командующего. Полторы сотни грохочущих пушек и полмиллиона копыт, сотрясающих землю, могли заставить проснуться даже Белоснежку, не дождавшись воскрешающего поцелуя.
— Если вы ударите сейчас…
Узбаши покачал головой.
— Без приказа благословенного сераскера армия не ступит ни шагу.
— Мне было видение, — повернулся я к Рюрику. — Дядя Якоб совершил обещанное: турки не тронутся с места.
Между тем бой продолжался, накаляясь все больше и больше. Крымчаки волна за волной накатывали на берег перед городищем и тут же отступали, заставляя московитских пушкарей напрасно тратить заряды. Берег уже был усеян телами убитых и раненых лошадей и всадников. Количество их исчислялось сотнями, но многие тысячи по-прежнему упорно лезли на штурм главной позиции.
— Ядра на исходе! — примчался к ним нарочный пушкарского головы. — Не более десяти на ствол осталось.
— Скверно, — выдохнул Рюрик. — Что на флангах? — обернулся он к давешнему воеводе.
— Стрельцы держатся, но того гляди дойдет до рукопашной.
— Прорвались! Татары прорвались! — зазвучало на левом фланге.
— Развернуть баталии! — скомандовал Рюрик. — Пищальники в центр, копейщики — на фланги.
«Войско нового строя», сформированное еще в Грудке, разворачивалось, готовясь принять удар татарской конницы.
— Сомкнуть гуляй-город! Подавайте сигнал Вишневецкому!
Три слитных залпа выбросили свинцовый град навстречу приближающимся всадникам. Крики «Алла!» смешались с воплями боли, но атака продолжалась.
— Прорвались! — вновь раздалось над рядами. — По правому флангу прорвались!
Взгляды свиты устремились на Рюрика. Лицо его было мрачно, и рука медленно потащила из ножен саблю.
— Стременной полк на коней!
— Мальчик мой! Что, все так плохо? — на канале связи послышался взволнованный голос Баренса.
— Да, мы в окружении.
— Это еще не все! Турки выступают, а стало быть, дело пахнет скорым дележом военной добычи!
— Проклятье! — вырвалось у меня.
— Что еще? — повернулся ко мне государь.
— Османы идут сюда.
— Но ты же говорил… — Он махнул рукой и приказал подвести коня.
Секунда — и он был в седле. Один из оруженосцев царя подал ему блистающий золотой насечкой шлем.
— Нет. — Рюрик мотнул головой. — Венец мономаший!
— Государь, опомнись! — выпалил один из воевод. — В шапке царской тебя за версту видать.
— Все едино.
— Все едино. Или на голове, или без головы!
То, что произошло далее, еще ждет своего вещего Баяна, способного в эпических строках изобразить сие невиданное дотоле сражение. Стоило Лису подать нашему подопечному шапку Мономаха, а тому водрузить ее на чело, как привычная картина мира резко изменилась.