— Тут-то собака и порылась. Уж больно сладко этот змей поет. Хотя, по змеиной натуре, петь бы ему и не полагалось.
Авторы цикла передач «Живая природа» были бы шокированы таким подходом к вопросу, но я уже привык выхватывать рациональное зерно из неудержимого потока Лисова велеречия.
— Однако надо понимать, что, помогая вам, я подвергаю свою жизнь крайней опасности. Надзирать будут не только за вами, но и за мной. А даже если вина и не сыщется, вряд ли такая мелочь остановит сбрендившего царя. Я видел, как здесь ломают на дыбе и мучительно казнят людей куда более знатных, нежели ваш покорный слуга, за куда меньшие провинности. Да что там провинности — всякий, чей вид не угодит Иоанну, уже виновен перед ним. Хотя к чему лишние слова, у вас была возможность прочувствовать это на своей шкуре. Из этой дикой страны надо бежать. И чем скорее, тем лучше.
— У вас есть план? — прошептал я.
— Есть. Вчера в Москву прибыл гонец из Новгорода. Это крупнейший город северной Руси. Там случился мятеж, но бунтовщики — забота царя. Нам же интересно другое: соглядатаи видели промеж смутьянов человека, сходного по описанию с Якобом Гернелем. Он ли это, или нет — еще предстоит уточнить, одно ясно вполне — от государева войска ваш дядюшка ускользнет без труда. Но вы, если он действительно там, сумеете отыскать его. У меня в том нет никаких сомнений. Это верно так же, как то, что магнитный камень притягивает к себе железо.
— Быть может, — согласился я.
— Из новгородских земель рукой подать до Ливонии. Вместе мы сможем добраться до Ревеля, а оттуда — прямая дорога в империю, подальше от этого паскудного быдла.
Он заговорил быстро и с напором, как видно, делясь наболевшим:
— Здесь ни в чем нельзя быть уверенным. Сегодня ты в фаворе, а уже завтра можешь оказаться на дыбе. Быть может, вы слышали о князе-воеводе Курбском, некогда одолевшем нас, ныне же бежавшем к королю Сигизмунду. В Москве ему грозила смерть. Но он — князь, известный полководец и, говорят, в родстве с польским королем, поэтому хорошо принят в Кракове. А у меня, кроме ума и отваги, ничего нет, однако, надеюсь, вы не будете спорить с тем, что в нашем мире такие достоинства заслуживают лучшей награды, чем плеть безумца. Если вы согласитесь на мое предложение, то, полагаю, справедливо ответить любезностью на любезность и по прибытии к императорскому двору представить меня влиятельным людям, с которыми, без сомнения, вы свели немало знакомств за время службы.
Штаден закончил свою вдохновенную речь и пристально уставился на меня в ожидании ответа.
Я молчал, устало прикрыв глаза. Сказанное опричником, несомненно, было правдой, и, как я ни старался, не смог уловить пробела в логике собеседника.
— Ну, что ты думаешь по этому поводу? — донесся тем временем до Лиса мой вопрос.
— На первую вскидку, этот стон у них песней зовется. То есть все ясно: участие в троцкистско-зиновьевском заговоре под руководством товарища Курбского; работа на ливонскую и польскую разведку и вполне резонное стремление ускользнуть от культа личности с мешком наличности.
— Для нас, похоже, это оптимальный выход. Мы находим Баренса, забираем его и возвращаемся в институт. Но…
— Шо тебя смущает?
— Видишь ли, за последний месяц Штаден трижды спасал мне жизнь и, помогая нам, снова рискует головой.
Так что я просто обязан оказать ему содействие по ту сторону границы. Но, как ты сам понимаешь, составить ему протекцию, о которой он просит, выше моих сил.
— Прими успокоительное, капитан! — перебил меня Лис. — Не о том думаешь. Давай я озвучу вскидку номер два. А что, если твой спасатель «звонит», как Дед Бабай на колокольне, а на самом деле только и ждет, как бы дядю Джо на живца поймать? И этим живцом будешь ты!
— Если это так, то, боюсь, результат его не порадует.
— И то правда. А если не так — пусть Баренс, когда мы его найдем, думает, как выделить твоему благо-гадетелю бочку варенья и корзину печенья. Не хрен бегать и ныкаться по кущерям. Тоже мне казак-разбойник!
Я приоткрыл глаза и старательно придал взору пронзительность.
— Согласен. Когда выступаем?
— Чем скорее, тем лучше, — скороговоркой произнес Штаден с нескрываемым облегчением в тоне. — Как только вы сможете держаться в седле.
Не так давно, листая иллюстрированный журнал, я наткнулся на фотографию Европы, сделанную ночью со спутника. Залитые электрическим светом мегаполисы казались огромными звездами среди мириад крошечных огоньков. В этом искрящемся буйстве Москва смотрелась звездой первой величины. Представить это сейчас, когда бледная луна выползала на темнеющий небосвод, все еще претендующий на роль тверди, было никак невозможно. Город был мрачен, и жалкие лучины вкупе с факелами и масляными светильнями не могли разогнать этот первобытный мрак.
— Да ты пей, — ласково вещал Лис, вдохновенно исполнявший при мне обязанности лекаря и сиделки. — Этот отвар и безногого на ноги поставит. Бабкин брат мне зуб давал, шо ежели кто это пойло выпьет, то сразу встанет. Шо тот мухомор после дождя.
Напиток, булькавший в поднесенной к моим губам чашке, на вид казался отвратительным, и запах его был способен распугать всех комаров в округе, но это было ничто по сравнению со вкусом.