— Возвращаемся! — подсаживая Ягеллонку в седло, скомандовал гетман.
По сути, эта команда означала полное окончание второй Ливонской войны.
«Пошли девки, да покупаться», — ревел хор песельников, веселя сердца вельможной четы. Мы возвращались в Феллин, и вся округа сбегалась послушать залихватское пение, а заодно собрать монеты, щедро разбрасываемые Вишневецким и атаманами его свиты.
— Отчего, мил-друг, невесел? — толкнул меня ехавший рядом Лис.
— Муки совести. — Я скривился, пытаясь хмурым выражением лица пресечь дальнейшие расспросы.
— Занятно, — ухмыльнулся напарник. — И шо это она у тебя мучается? Угрызла чего-нибудь не того?
— Перестань, — отмахнулся я.
— Да ну что ты в самом деле? Мы — победили, враг — бежит!
— Послушай, за эти дни мы обвели вокруг пальцы тысячи, десятки тысяч людей. Но ведь Господа не обманешь. Перед ликом его Катарина — по-прежнему жена Юхана…
— Капитан, не надо путать «Орбит» и орбитальные станции. Во-первых, не перед Богом, а перед церковью, но о ней можно не переживать, она своего не упустит, чужой кусок мимо рта не пронесет. А с Богом как раз — все зашибись как хорошо! Бог есть любовь, правильно?
— Правильно.
— Стало быть — любовь есть Бог! Любовь всегда стремится к счастью. У Юхана с Катюхой это счастье было? Не было. Стало быть, дело это не божеское. А значит, мы, как обычно, способствовали торжеству справедливости и буквально воплощали Божий промысел в действие… — Он осекся. — Слушай, там, впереди, — это, часом, не Гонта?
Острое зрение не знавшего промаха стрелка и на этот раз не обмануло Лиса. Перед нами действительно был старый товарищ по московскому сидению. Прослышав о «стратегическом успехе» обожаемого гетмана, он спешил навстречу, чтобы вместе с казаками своего куреня приветствовать счастливую пару. Округа наполнилась грохотом выстрелов и пороховым дымом. Если в феллинской цитадели, по-прежнему державшей осаду, слышали эту беспорядочную пальбу, то, наверное, предположили, что в округе идет кровопролитный бой.
В конце концов, оставив в покое сильно изрешеченный воздух, запорожцы выстроились по обе стороны дороги, салютуя обнаженными клинками любимому вождю.
— Гонта, — замахал рукой Сергей, когда гетманские сердюки проследовали под сводом блестящих на солнце сабель.
— Гонта, — замахал рукой Сергей, когда гетманские сердюки проследовали под сводом блестящих на солнце сабель. — Ты здесь откудова взялся?
— Известно откуда, — радуясь старому знакомцу, подкрутил ус атаман, — из-под Дерпта.
— Не врубаюсь, — мотнул головой Лис. — Ты ж за Штаденом должен был приглядывать.
— А то, — усмехнулся сечевик. — С ним же и примчал. Он попервах тихо утечь хотел. Ну да от меня ж не укроешься! Он сюда — и я сюда. А тут, сказывают, Дмитрий Иванович…
— Штаден уже здесь? — переспросил я.
Казак поглядел на меня с сочувствием, как будто сожалея о моей глухоте.
— Так я же сказываю все, теперича, здеся. И он, и я, и хлопцы мои. А хотел тихой сапой улизнуть, шельмец. Ныне вон у дружка своего в кружале отъедается.
— У Мунка, — повернувшись к Лису, бросил я.
— Понятно дело, — хмыкнул напарник. — Ты с ним кого-нибудь оставил? — вновь обратился он к Гонте.
— Чапеля там, ногу сбил, так я ему наказал присматривать.
— Этот присмотрит, — скривился Сергей, пришпоривая коня. — Ладно, догоняй.
Постоялый двор «Голуби под звездами» был заполнен народом. Казаки, стрельцы, дворяне поместной конницы ели, пили и украшали столы хитроумными пирамидами из обглоданных костей.
Завидев нас, Гюнтер приветливо замахал рукой из-за стойки, но тут же отвлекся, выслушивая новый заказ.
— Генрих приехал, — радостно сообщил он, ожидая, когда уляжется пена на глиняной кружке. — Вас спрашивал.
— И что ты сказал?
— Как есть, — не отвлекаясь от процесса, бросил хозяин корчмы. — Сказал, что бы с князем в монастырь Трех Марий поехали.
Я оглядел помещение, надеясь увидеть в каком-либо углу опричника, коротающего время за кружкой пива, ко сколько ни силился отыскать его лицо в толпе — все напрасно.
— А сейчас он где?
— Отдыхает, должно быть, с дороги, — быстро подсчитывая очередные медяки, ответил кабатчик. — Я ему от вашей комнаты ключ дал.
— Понятно. — Я сделал знак Лису, и мы, расталкивая гуляющее воинство, бросились вверх по лестнице.
Дверь была заперта изнутри на засов. Стук, который мог сойти за дробь полкового барабана, разбудил бы и мертвого. Но из комнаты не доносилось ни звука.
— Проклятье! — выругался я. — Ну что, попробуем выбить?
— Ты че, капитан? Это ж тебе не Голливуд. — Лис постучал пальцем по лбу. — Здесь на века строят. Дверь дубовая — без тарана не обойтись. Лучше уж через окно попробовать…
— Через окно — хорошо бы, только все лестницы в округе князь под замковые стены приказал отправить. Так что придется играть в человека-паука.
В этот миг массивный дверной косяк стал неуловимо изменяться, точно по нему побежали волны, и из глубин древесины глянула уже знакомая рожица домового.
— Сыграем? — почти умоляюще спросил он.
— А есть на шо?
— Ага, — радостно закивал малютка.
— А есть на шо?
— Ага, — радостно закивал малютка.
— Заметано, — согласился Лис. — Но не здесь же играть будем! Дверь открой.