Если кто-то на стройке и наблюдал за машиной Ястреба, то вскоре не смог бы поздравить себя с верной догадкой: машина хотя и действительно остановилась, но — когда до ближайшего на стройплощадке человека оставалось ещё не менее тридцати метров.
Остановилась — и всё. Никто не вылез из неё — ни для того, чтобы спросить дорогу, ни по какой угодно другой причине. Словно бы машина ехала сама собой, без водителя; хотела — ехала, захотела остановиться — и остановилась, и простоит столько, сколько захочет. У машин и логика своя, машинная.
Эта мысль пришла в голову Ястребу с минуту тому назад. И понравилась.
В самом деле: если пересекать стройплощадку, то где гарантия, что сможешь видеть что-то (или, вернее, кого-то) из того, что предполагаешь там заметить? Люди, которые смогут тебя заинтересовать, при виде неизвестной машины, что движется с неведомой, но тем не менее существующей целью, — люди эти не станут выбегать на дорогу с криком: «Вот он — я, только погляди сюда!» Наоборот, они захотят держаться подальше и показывать будут не лица свои, а в лучшем случае спины.
Если же машина, ни до кого и ни до чего не доехав, вдруг останавливается и стоит без признаков жизни минуту, пять, десять, — вот это скорее заинтересует кого-то. Не каждого, разумеется, и даже не большинство: нормальному работяге до лампочки, едет она там или стоит — вот если бы они её посылали за пивом, тогда, конечно, другое дело.
Но её не посылали. И хрен с нею. Конечно, если бы оттуда позвали на помощь — конечно, помогли бы. Но нас не зовут — мы и не лезем, старинное правило.
Но кому-то из меньшинства обязательно придёт в башочку мысль: она ведь не просто стоит, ей просто стоять ни к чему. А не ведётся ли оттуда наблюдение? Не работает ли внутри фото — или телекамера? А если работает — то к чему бы это? Может быть, конечно, какой-нибудь задрипанный репортёр или оператор запечатлевает общие планы. Для истории строительства. Нет, тогда начали бы раньше и снимали бы регулярно. И снимают — но тех мы всех знаем. Однако не зря же предупреждали: главное — осторожность и внимание, чтобы никто там, в монастыре, ничего не заподозрил. Чтобы не ворохнулся даже.
А машина ведь как раз оттуда ехала.
Какой вывод? А самый простой: подойти и разобраться. Кто, что, зачем и почему. Дружески посоветовать, если всё в порядке: развернись, друг, и мотай туда, откуда пришёл, здесь сквозного проезда нет, и нельзя нарушать установленный на стройплощадке порядок. Знак не стоит? Ну, знак мы тебе быстро поставить можем — такой, что в темноте светиться будет. И, провожая, поддать ногой под задний бампер. Если же почудится, что не всё в порядке, что пахнет жареным, — ну, так к машине не в одиночку надо идти. А вообще, тут строительство, которое, после моря-океана, является лучшим местом, где можно укрыть отходы крутой разборки. Бетон вот только что подвезли, вываливают в корыто — свеженький, парной. Всё, как по заказу.
Вот так — по представлениям Ястреба — должны были рассуждать люди, которые могли — да нет, просто обязаны были тут находиться. И если он прав, то минут, самое позднее, через пять их терпение иссякнет и они — четверо-пятеро, наверное, — с разных концов территории двинутся сюда. Как бы случайно, не в ногу же им шагать. Через пять. А если через десять — значит, не новички, люди с хорошей выдержкой. Спецы.
А эти минуты — хотя бы пять — нужно использовать для дела. Если точнее — посмотреть: где же обретается сейчас друг наш Смоляр, чем таким интересным занят?
Смоляр, подонок, где твои очаровательные глазки?
Настроились… Входим… Вошли.
Что видим?
Да ничего. Темнота.
Ночь там, что ли, где он сейчас находится? Или просто — он спит, поэтому ничего и не видно?
Хотя… Что-то есть. И кто-то. Знакомый.
Очень знакомый. Каждый день виденный. В зеркале.
Ястреб собственной персоной.
Он стоит спиной к белой, гладкой стене. Она ничем не украшена. Выше головы стоящего её пересекают чёрные трубы, примерно дюймового сечения; может быть, энерговоды, или по ним течёт какая-нибудь жидкость, или это световоды — на них не написано. На небольшой табличке слова: «Не забудь после работы осушить реактор!». Правее на той же стене — обычный календарь. Не электронный, а бумажный, такой, на котором один месяц занимает страничку. Месяц — июнь. Соответствует истине. Праздничные дни, как и полагается, выделены. А ещё одно число заключено в красный, не вполне правильный кружок — явно от руки. Двадцать восьмое июня.
А сегодня? Нынче — двадцать шестое. Послезавтра.
Послезавтра — что состоится? Или случится?
Но сейчас думать об этом недосуг.
Ястреб — тут, в машине — глядит во все глаза. Там — неизвестно где — что-то говорит. Взволнованно. Торопливо. Жаль, что ничего не слышно. Чёртова смолярская защита. Но хоть видно достаточно хорошо.
Торопливо. Жаль, что ничего не слышно. Чёртова смолярская защита. Но хоть видно достаточно хорошо.
Мгновение — и крупный план. Кто-то из них резко шагнул вперёд. Кто — не понять. Но стоят лицом к лицу.
«Интересно, — думает Ястреб — тот, что здесь, в машине, а не там, неизвестно где. — Выходит, это и есть тот самый я?»