Последний вопрос Ястреб задал весьма суровым тоном.
Прежде чем ответить, Исиэль с полминуты глядел Ястребу в глаза — сосредоточенным и невесёлым взглядом.
— Я её любовником никогда не был и никогда об этом не думал, — отчеканил он. — По многим причинам, которые тебе знать не обязательно; хватит, если скажу, что все они весьма серьёзны — для меня, во всяком случае. А что касается мотивов Смоляра, то тут сложнее. Я вообще-то не собирался говорить об этом, однако лучше услышишь от меня, чем от его собак: она-то как раз его любовницей была. И в этом его мотив: как это так, у главного человека в мире сбегает любовница или, того хуже, кто-то её уводит. Поэтому ему надо любой ценой вернуть её — пусть даже не для продолжения отношений, хотя он к ней, как докладывают, прикипел прочно; но хотя бы для возвращения уверенности в себе: он же раньше никогда и ни в чём не проигрывал, и такой вот удар по самолюбию для Смоляра — дело новое. Так что сейчас он, можешь быть уверен, пустится — уже пустился — во все тяжкие, чтобы её изловить, вернуть, ну а уж там — зависимо от настроения: то ли сломить её окончательно, то ли — уничтожить, дабы впредь другим неповадно было, чтобы никто — из его людей прежде всего — не усомнился в его крутости и всемогуществе.
Ястреб, выслушав эту тираду, произнес каким-то не своим, севшим голосом:
— Об этом она мне не говорила…
— Что была его любовницей? Наверняка сказала бы. Если бы знала.
— Как это… Была — и не знала?
— Ты ведь был — даже не любовником её, а любимым человеком? Был — она сама мне об этом рассказала. А ты почему промолчал? Не посвятил в секрет: как это можно, пятнадцать лет не встречаясь с женщиной, одновременно — ну, не все эти годы, конечно, но хотя бы в последние недели — находиться с нею в близких отношениях, делить постель? Не понимаешь, верно? Вот и она точно так же.
Смоляр её в этом уверяет, а она не верит.
— Может, он ей просто врал?
— Может, конечно; и она тебе, возможно, врёт. Но у тебя ведь не возникло такого подозрения?
— Сперва — да; но чем дальше, тем больше оно слабело. А вот недоумение — крепло.
— Послушай: вот как хочешь, но я верю в то, что она этого на самом деле не знает. Так же, как и ты. И тебе, кроме всего прочего, предстоит разобраться и в этом. А Эрида пусть остаётся при своём убеждении.
— Но у тебя-то откуда такая уверенность? В том, что это и на самом деле было? Что это не его деза?
Исиэль чуть улыбнулся. Сказал:
— Мы, конечно, в ваших клиентах не состоим. Но не из-за отсутствия интереса к мирской жизни: живём ведь среди мира, как человек — среди природы, и природными процессами он не может не интересоваться — не то проспит землетрясение, извержение, ураган, засуху или наводнение — и всё такое. Так и мы просто обязаны ориентироваться в процессах, происходящих в нашей среде обитания, сиречь в миру. Омниархия — система серьёзная и сложная, в ней, кроме специфически нашего, есть и аналоги всех мирских учреждений. При этом любознательность наша касается не только наших иерархов и братии, но распространяется на всех. Так что мы если не всегда, то почти всегда находимся в курсе. Но всего до конца ведь и вы не знаете.
— Хочешь сказать, что всё это — правда?
— Рад бы, но не могу сказать другого. Только добавлю: ни её вины, ни ее лжи в этом нет. Она свято верит в то, что говорит, а грань между верой и знанием размыта, друг мой Ястреб, порою так размыта бывает, что не определить, где кончается одно и начинается другое, или, точнее, где начинается их взаимопроникновение. А разобраться во всём этом мы, наверное, смогли бы со временем, будь эта проблема нашим больным местом. Но поскольку за дело взялись ваши, и прежде всего ты сам, и у тебя возник личный интерес — будем просто ждать результатов в надежде, что ты ими поделишься — хотя бы в благодарность за оказанную услугу. Тебе же на прощание повторю: не мешкай. Потому что он ищет вас обоих, но прежде всего — её, и чувствую, что его люди где-то уже совсем близко. Рядом. Может быть, потому, что всё остальное они уже просеяли сквозь сито, к нам подступиться сложнее всего, но вот теперь всё бросят на нас. Поскольку сейчас у нас открылись слабые места, каких обычно не бывает, и они — Смоляр — целиком в курсе этого. Так что будь осторожен с того мгновения, когда сойдёшь с нашего крыльца. А что до Эриды — обещаю тебе всё, что могу, применить; но достанет ли этого — ведает один Господь.
— Спасибо. Я на тебя надеюсь. Со всеми этими загадками — ты не представляешь, насколько она вдруг стала для меня дорогой. Теперь мне уже кажется, что все минувшие годы я не очень-то общался с женщинами — во всяком случае, всерьёз и надолго — только потому, что ждал её — подсознание так велело. Ты хоть спрячь её, как следует. Где она сейчас? Когда прощались — сказала, что ты собирался куда-то перевести её — в место, где никто не бывает.
— Да. Могу сказать, куда: в келью покойного. У нас она считается — ну, как бы нехорошим местом. Как-никак, человек наложил на себя руки — грех, грех. Так что без команды — то есть без благословения туда никто и не сунется. А её я благословил. Жить там и — чтобы не очень тоскливо было без тебя — произвести в этой келье обстоятельную ревизию с инвентаризацией. А вдруг действительно что-то найдётся? Эрида же — поверь мне — человек в работе обстоятельный и внимательный. Вот в личном ей не везло — может, повезло наконец?