Тень ратуши уже почти накрыла площадку, когда к Гервану снова проявили интерес. То была дама слегка за семьдесят, явно после подтяжки, и не первой. Массивная, от неё тяжело пахло едким потом и пудрой.
Марголиза на этот раз смолчала — совесть в ней проснулась, что ли? Но дама, похоже, и без рекламы понимала, какой товар чего стоит.
— Триста, — заявила она, не дожидаясь запроса. — Материал неплохой, но запущен. Нет-нет, я сама разбираюсь, не надо. Вижу, где мужчина, а где брюки. И всё о нём прочитала. Меня устраивает, — теперь она обратилась прямо к нему. — Имею магазин. У вас — опыт. Других наследников не будет. Хотя предупреждаю: на здоровье не жалуюсь. И я требовательна. Зато бедствовать не будете. Что касается интимных проблем, то ручаюсь — вы ещё и не знаете, что такое опытная женщина. За хорошее поведение, кстати, буду разрешать измены — если вас на них хватит, — она снова повернулась к Марголизе. — Вашу цену я слышала. Полноте. Пятьсот тайгеров — это сказка, миф, сон в летнюю ночь. Такие деньги просят за престижность, за породу. Если бы у него был титул. Титула нет. Всё своё носит с собой, — она перевела взгляд на скромный чемоданчик. — Нет, триста — это я перехватила. Двести пятьдесят.
— Четыреста пятьдесят, — решительно возразила Марголиза.
— Двести пятьдесят, и ни тэ больше. Хорошо, оплачу бумаги.
— Четыреста, — уступила Марголиза. — Герван, ну подтверди же, что ты стоишь больше четырехсот.
— Молодой человек знает отлично, — сказала дама, — что не стоит и двухсот. Сейчас. Чем вы его кормили? Простоквашей и перловой кашей? Вы заморили его голодом, мадам. Двести пятьдесят — исключительно из жалости к нему.
— Герван! — дрожащим голосом воззвала Марголиза. — Меня оскорбляют, а ты молчишь! Ну Герван!
Герван вздохнул.
Может, он и не стал бы вмешиваться, покорился судьбе, но изо рта дамы пахло, как из мусорного контейнера. Это пугало.
— Мадам! — сказал Герван. — Пользуясь своим правом, на основании пункта седьмого Закона, я прекращаю торг.
— То есть? — она, кажется, не поверила. — Вы серьёзно? А последствия вам известны? Вы в своём уме?
— Знаю, — сказал Герван. — И в своём.
— Герван… — тихо проговорила Марголиза.
— Ты попросила, — сказал он. — Я сделал.
— Инспектриса! — зычно воззвала дама. — Тут заявлено о прекращении торга!
Герван расправил плечи.
— Ноги твоей не будет в нашем городе! — крикнула старуха.
Он и без неё знал: прекращение торга мужем карается изгнанием, семья считается сохранённой.
— Так уж получилось, — сказал он Марголизе и усмехнулся, словно извиняясь.
— На какую же мель ты меня посадил! — всхлипнула она.
Мунигарды приближались. Часы на ратуше начали бить и смолкли после восьмого удара. Герван подхватил чемоданчик.
— Пошли, герой, — сказал мунигард, тронув Гервана за плечо. — Что-то много вас нынче. На одной тележке и не увезёшь.
Позади заплакала Марголиза.
* * *
Мужиков-отказчиков высадили в сотне километров от города. Оба агракара бесшумно исчезли во мгле. Люди оказались на обширной поляне. Было свежо, пахло водой и ночными цветами.
— Готов спорить, тут река рядом, — сказал Савер Хан. Он положил ладонь на плечо Гервана. — Рад, что и ты не продался. Хочешь глотнуть?
— Давай, — согласился Герван.
— Не повезло нашим супругам, — сказал кто-то рядом. — И без нас, и без денег…
— Вот пускай и подумают, — откликнулся ещё один.
— Да, три года покукуют, — сказал Савер Хан. — А у меня так было заранее задумано. Три года на свободе — это ого-го!
— Ну ладно, а пожрать есть у кого-нибудь? — спросили рядом.
— Есть, да поберечь надо, — сказал Савер Хан. — Сперва хорошо бы разобраться, где мы и что.
— Похоже, близ старой Кровской усадьбы, — сказал один.
— Бывали здесь?
— Да нет. Просто они всегда вывозят к этой усадьбе.
— Ничего, — сказал Савер Хан. — Мужики крепкие, не пропадём. А пока — отдохнуть, что ли? Целый день на ногах, по жаре…
Они разлеглись в траве.
— Звёзды-то! — сказал кто-то. — Я и забыл, какие они.
— Тихо! — сказал Савер Хан. — Слышите? Тсс!..
Они вслушались.
— Соловей! — не веря ушам, сказал Герван. — Бляха-муха! Соловей!
— Я же говорю — река рядом, — сказал Савер. — Часа через три рассветёт — пойдём по течению, куда-нибудь выйдем.
Наймёмся в сезонные мужья.
— Да иди ты с рекой! Соловей ещё поёт! Сукины дочки! Значит, нельзя было день назначать! Всё неправильно. Жульё бабы!
— А наплевать, — сказал Савер. — Сегодня хоть дождя не было. Да и кому докажешь?
— Это верно, — сказал кто-то рядом.
— Я и говорю: звёзды, — сказал другой.
— Давай спать, ребята, — сказал Савер Хан. — Только близко не ложиться, не люблю, когда сопят рядом.
— Я тоже, — откликнулся кто-то поодаль.
Всё стихло, кроме соловья. Пахло рекой, и Гервану стало грустно. Свобода — это право быть одному. Свобода всегда приносит печаль.
Хождение сквозь эры
1. Архей
Я родился весной 1929 года. В советской истории этот год получил название «года великого перелома». Для меня он действительно стал таким: всё время меня не было, а тут вдруг оказался.
Шёл двенадцатый год революции. В то время, говоря «Революция», подразумевали Октябрьскую. В отличие от всяких там буржуазных она была социалистической и потому — единственно правильной. Шёл её двенадцатый год, и жизнь казалась людям более фантастической, чем любая литература. Мы жили в ощущении непрерывного развития. И были уверены в великолепии будущего.