Не стану рассказывать о последовавшем часе: это только для нас с нею. А потом были приветствия других, сетования на то, что давно меня не было тут, и почему не предупредил (Зоря при этом глядела в сторону, сдерживая улыбку), ванны с дороги — водяная и ионная, и общий ужин вечером, когда снаружи уже стемнело и окна начали светиться собственным светом, теперь розоватым. Было много разговоров, больше всего — о войне, которая (это все ощущали) стояла уже на пороге. Я посоветовал им, не откладывая, покинуть эти места и отсидеться в укрепрайоне, под современной защитой. Судя по передвижениям войск, этот район мог оказаться на направлении главного удара противника — потому что начинали всегда они, хотя заканчивали — мы. Все только покачали головами, и Зоря тоже. Нет, они не оставят дом в одиночестве — он, как-никак, член их семьи, не просто родич, но предок — как же можно? Я только пожал плечами: знал, что в этом они были непреклонны до тупости.
На ночь меня уложили в одной из гостевых спален. Я выбрал нужную температуру воздуха, влажность, выключил ненужную мебель и пожелал всем спокойной ночи. Спать не хотелось. Не было и желания есть, пить, читать или слушать музыку, последние новости или посмотреть зрелище. Возникло вдруг ощущение тесноты, такое со мной бывает. Нажал нужную клавишу, стена исчезла, увеличив спальню вдвое — за счёт соседней, сейчас пустой, потому что там не спал никто и мебель была выключена. Обождал, пока все не разошлись по своим спальням и уснули. Кроме Зори. Я надел халат и вышел. Мы с ней уснули рядом, намного позже остальных.
Теперь не спал только сам Дом.
Ночами он занимался хозяйством: получал по трём каналам снабжения заказанное днём продовольствие и другие нужные для нормальной жизни материалы. Разгонял по своим комнатам и службам команду роботов, наводивших чистоту и порядок в рабочих и общих помещениях, загружавших стиральные и посудомоечные машины, а потом и разгружавших их. И кроме всего прочего Дом — его мозг — ещё и просматривал и прослушивал окрестности (на случай, если кому-то там вдруг понадобится помощь и придётся будить своих), а также поддерживал связь с территориальным Центром информации — на случай каких-то сообщений, о которых надо срочно оповещать всех людей. Может быть, даже подав сигнал тревоги.
Может быть, даже подав сигнал тревоги.
И в эту ночь все в доме проснулись именно от такого сигнала. Сразу включили каналы прямой информации. И поняли, что беда действительно пришла. Ещё не стучится в дверь, но ждать её нужно с минуты на минуту. Я не стал говорить им: «Я же предупреждал!», и никто из них не спросил, почему это я появился не из своей спальни. Не время было упрекать и шутить.
Что и как делать — они знали. Самое необходимое — в багажники машин. Задать Дому режим самосохранения. И немедля — в путь. Направление возможной эвакуации было давно известно: в укреплённый район севернее, куда опасный издавна сосед не рисковал заходить. Мой же путь был другим: скорее в полк, надо догнать его хотя бы на марше.
Отъезжая, они с тоской и жалостью оглядывались на Дом, который нельзя было забрать с собой, и — я уверен — просили прощения у него за то, что бросают его в беде. Потому что почти никто не надеялся увидеть его вновь.
2
И в самом деле — вскоре его не стало.
Здесь, по этому самому месту, прошли дважды; по три волны в каждом проходе.
Первая волна накрыла сверху. Ракеты падали и из-за атмосферы, и с низко, на бреющем полёте проносившихся самолётов, и, наконец, вертолёты пулемётами и гранатами зачищали всё, что ещё могло остаться.
Вторая приползла по горизонтали. Орудия, пулемёты, гранаты. И гусеницы. После них земля, где прежде стоял дом, оказалась вспаханной так, что на ней можно было бы сеять горькую полынь — если бы тут нашёлся кто-то, кому такая мысль могла бы прийти в голову.
Третью волну составили люди. Назовём их, как встарь, пехотой. Те, кто последними уходит и кто первыми втыкает свои победные знамёна, приходя.
Волны эти были двойными: первые танки давили, отступая, вторые — преследуя их. Первая пехота выжигала все остатки, отступая, но и наступавшие не жалели огонька.
Дом, правда, не сгорел: в нём не было горючих материалов, технологии последних десятилетий привели к отмиранию профессии пожарных. А вот мы, солдаты, остались.
Так фронт прошёл, и наступила тишина; нарушать её было некому и нечем. Да и незачем.
Но безмолвие оказалось кратковременным. То был лишь первый проход. Вскоре всё повторилось — только уже в обратном направлении и, может быть, с несколько меньшей силой — потому что и средства уничтожения истощились, и объектов уничтожения осталось поменьше. Аппетит войны приходит во время еды — куда больший, чем у людей. Снова все три волны прокатились, проползли, прогрохотали через место, где ещё не так давно стоял Дом — как и через все другие ближние и дальние места. На этом, кажется, всё тут и закончилось — правда, это всеобщее пожелание далеко не всегда осуществляется. Шумно сейчас было на юге, где мы наносили удар, которым и закончили войну в нашу пользу.
Я возвращался с войны не совсем теми местами, но хотел было навестить дорогих мне людей, а главное — Зорю, в их доме. И решить наконец с нею: где? В её доме или в моём, который, право же, ничуть не хуже? Потому что именно об этом мы не успели договориться, помешал сигнал тревоги.