У ворот путь нам преградили два алебардщика. Один, с листом пергамента в руках и гусиным пером за ухом, с любопытством уставился на нас. второй обратился к темнокожему вождю:
— Кто такой, к кому, по какому делу?
— Рашид-Балдей Четвертый, вождь и главнокомандующий Королевства Трех Приливов. Со свитой. Прибыл по прямому прошению вашего государя.
Второй стражник кивнул и сделал пометку на листе. Первый повернулся к Таврусу:
— Кто такой, к кому, по какому делу?
— Таврус, кочевник, чинов не имею, прибыл в согласии с высочайшим соизволением его величества для обсуждения вопроса государственной важности.
Ого-го, как завернул! Я с уважением посмотрела на моего бородатого товарища. Обычно все молчит… а тут! Обзавидуешься…
Стражник повернулся ко мне. Покосился на волосы, крякнул и затянул свое:
— Кто такая, к кому, по како…
— Слушай! — нервно дернулась я. — Кончай гнусить! Как ты думаешь, если я тут у царского подворья стою, мне к кому надо — к государю вашему или в салон красоты на маникюр?!
— Но…
— Открывай ворота! У меня к властителю сугубо конфиденциальная беседа, не терпящая отлагательств!
— Да ты хоть имя свое назови!.
. — взмолился вспотевший от моих несправедливых наездов стражник. — Мне ж начальник охраны голову оторвет, коли узнает, что я кого-то впустил без отчетности!
— Может, тебе еще телефончик оставить?! — не сдавалась я.
— Станислава!.. — Таврус, закатив глаза, запечатал мне рот тяжелой ладонью.
— Бешеная… — кивнул Мыш, впрочем, не без поощрительной нотки в голосе.
— Благодарю! — чуть было не прослезился страж, дав знак открыть ворота. Второй быстро застрочил по пергаменту.
Мы втроем въехали на широкий двор, выложенный белым кирпичом. Кочевникам и подданным Рашид-Балдея было велено ждать снаружи. Расторопные конюхи приняли поводья наших лошадей, а нас повел внутрь дворца еще один неприступный стражник, закованный в железо.
— Ты чего это мне рот затыкаешь, зверь бородатый?! — напустилась я на Тавруса, едва мы успели войти. Дворец кишел охраной и разряженными придворными в шелках и бархатах. Несмолкаемый гул голосов стоял в белых лабиринтах дворцовых коридоров.
— Так как же было не заткнуть? — оправдывался он. — Если ты ахинею несешь?..
— Я?
— Ведь положено так, понимаешь, по-ло-же-но! Еще издавна! А ты выделываешься, как муха… на стекле!
— Че-его?.. Мыш! Это ты, подлец хвостатый, его таким словам научил?!
— Ничего не знаю! — открестился тот с самым невинным видом. — Он сам!.. Клянусь хвостом!
— Клянется он…
— Ну, если я и брякнул что, так ведь его ж никто не просил запоминать! Вот-те крест, Стаська, честное пионерское!
— Ладно… а ты, Таврус, запомни: насилие — это не наш метод! И прежде чем напрягать мою особу своими дурацкими традициями, соблаговоли мне сначала о них сообщить хотя бы…
— Я думал, ты поймешь.
— Думать вредно! — отрезала я.
— Правильно, — вылез Мышель, — вот с нее бери пример — она вообще не знает, что это такое…
— Задушу, — весомо пообещала я.
— Ой, какие мы сердитые!.. Да пожалуйста, уже заглох… строит из себя непонятно что… тоже мне… — обиженно забормотал крыс.
Наш провожатый остановился возле узорчатых золоченых дверей. Стукнул по ним концом короткого копьеца. Изнутри раздалось:
— Кто?
— К его величеству.
— Делегация… — хихикнул Мыш.
Стражник покосился в нашу сторону. Двери распахнулись.
Итак — тронный зал! Узкие окошки наверху, куча светильников по стенам, широкая красная ковровая дорожка, ведущая через весь зал к вычурному здоровенному креслу на небольшом пьедестале. Над креслом… то бишь — над троном, тот же флаг, что и на крыше. У дверей — два молчаливых рыцаря в сияющих доспехах. И — тишина.
— А где, собственно, царь-батюшка?.. — осторожно поинтересовалась я.
Рашид-Балдей сдвинул кустистые брови, а Таврус, пихнув меня локтем в бок, прошептал:
— Тихо! Я и так еле-еле аудиенции добился!..
— Молчу, молчу… только это все равно нехорошо! А еше говорят: точность — вежливость королей! Мы здесь, а его великолепие где-то носит…
Поймав умоляющий взгляд бородатого, я быстренько умолкла.
И — тишина.
— А где, собственно, царь-батюшка?.. — осторожно поинтересовалась я.
Рашид-Балдей сдвинул кустистые брови, а Таврус, пихнув меня локтем в бок, прошептал:
— Тихо! Я и так еле-еле аудиенции добился!..
— Молчу, молчу… только это все равно нехорошо! А еше говорят: точность — вежливость королей! Мы здесь, а его великолепие где-то носит…
Поймав умоляющий взгляд бородатого, я быстренько умолкла. Ладно, может, у них так тоже принято?..
Позади трона открылась дверца, кто-то завозился, послышался раздраженный голос: «Уйди, опостылел!.. Велел же отменить… Сгинь, кому велено?! Вражья душа… прости господи! До греха доведут, олухи царя небесного…», и на ковровую дорожку шагнул невысокий худощавый мужчина весьма преклонного возраста, в расшитом драгоценными камнями царском облачении и съехавшей набок короне. За те три шага, что отделяли его от пьедестала, он успел два раза споткнуться и чуть не растянулся на ковре. Я, конечно, дико извиняюсь… но он же пьян?!
— Чтоб вам… понаставили тут косяков!.. — на ходу поправляя головной убор, бурчало его величество, усаживаясь, наконец, на трон.