— Спокойнее, дочь моя, — сурово, но благожелательно, как и надлежит священнослужителю, ответил Джафар. — Утри слезы и говори тише! Ты же не хочешь, чтобы тебя, помимо духовного пастыря, слушал еще кто?нибудь?
— А все знают! — Иоанна шмыгнула носом. — Что этот ирод, мучитель проклят… — тут она поперхнулась, вспомнив, видимо, с кем разговаривает, — муж мой, в общем, руку опять на меня поднял!..
Муж Иоанны, тихий и скромный мужичок с сакраментальным именем Джон, бывал буен исключительно в одной ситуации — во хмелю, зато буйство это сильно превосходило небольшие размеры его персоны.
— Но Иоанна, ведь ты и сама поколачиваешь его, — напомнил Джафар. — И не раз в месяц, после выдачи жалованья, а чаще…
— Так я любя! — Иоанна всхлипнула. — А он — во злобе!
— Нет разницы для Господа, как ты причиняешь боль ближнему своему! — Ситуация была на первый взгляд идиотская — священнослужитель наставлял верующую прямо на улице. Но, с другой стороны, если за утешением к нему подходят не только на проповеди, то это значило одно: дело свое он обделывает толково, и кое?какие семена веры, посеянные в ожесточившиеся сердца обитателей поселка, дают всходы.
— Но он же…
— Не суди, и сама не подвергнешься суду! — Джафар сурово оборвал женщину. Она уже не плакала и смотрела на пастыря почти с испугом. — Не тебе решать, кто достоин наказания, а кто хвалы!
Проезжавший мимо транспортер затормозил так резко, что в недрах машины что?то лязгнуло. С грохотом отворилась дверца кабины, и из нее практически выпал водитель.
— Благословите, святой отец! — возопил он, брякнувшись на колени прямо в снег. — В дальний рейс иду! Вдруг чего в дороге случится…
— Во имя Господа и Детей Его! — Благословение не отняло у Джафара много времени. — Поезжай, и да пребудет с тобой милость Единого!
— Благодарю!.. — Дверца хлопнула, транспортер взревел и, выпустив облако вонючего дыма, рванул дальше.
— Ты поняла, дочь моя? — Джафар вновь повернулся к Иоанне. — И приводи своего мужа на ближайшую службу, я поговорю с вами обоими сразу…
110?й день 161 года летоисчисления колонии
Новая Америка, поселок Ноль
— Да восславится Единый, зовущийся Аллахом, а Христос, Будда и Магомет — Дети Его! — Сегодня эху было затруднительно гулять по бывшему складу, лишь недавно ставшему святилищем.
Оно тут же запуталось среди стоящих тесными рядами людей.
— Ом Мани! — ответили прихожане, заставив эхо, напуганное мощью многих голосов, спрятаться в самый дальний угол.
Джафар вел службу, с удовлетворением оглядывая зал. Начинал он с двух десятков человек, а сегодня, на великий праздник Откровения, собралось больше пятидесяти. Вон Иоанна на пару с мужем, вон те самые двое рыбаков, что едва не прирезали служителя Господа, вон маленькая Сара, которая больше уже не ругается, по крайней мере на уроках…
Но большинство — вовсе незнакомые.
— Да славится пророк, принявший веру! — пел хор, составленный из пяти самых голосистых прихожанок. Последние десять дней они разучивали гимны к празднику, забыв даже про домашние дела. И время потратили не зря. — Принесший свет, даровавший надежду, восприемник Откровения!..
Ровно сорок три года назад, как знал Джафар, некоего молодого инженера на Новой Америке посетило озарение. Оно оказалось настолько сильно, что инженер бросил горное дело и вскоре основал свою церковь.
Которая сегодня превратилась в самую влиятельную конфессию на планете. Стала силой, перед которой тушуются даже колониальные чиновники, не говоря уже о властях пониже…
— Вознесем же хвалу все вместе, во имя Господа, единственного и милосердного! — пропел хор. — Ом Мани Падме Хум!
163?й день 161 года летоисчисления колонии
Новая Америка, поселок Ноль
Дорога от святилища до здания администрации поселка осталась все та же, но вокруг нее многое изменилось. Стало куда меньше грязи, или Джафар просто привык к ней и не замечал ее. Но вонь, доносимая ветром от порта, уже не раздражала, а количество пьяниц, валявшихся в придорожных канавах, значительно уменьшилось.
— Ах, это вы, святой отец, заходите. — Даже Георг
Штрассер, как и прежде открывающий дверь посетителям, стал другим. С лица его исчезло выражение желчного недовольства, а под сурово насупленными бровями все чаще виден был не гневный, а спокойный взгляд. Заслугу в этом Джафар частично приписывал себе.
— Что привело вас ко мне? — поинтересовался Штрассер, введя посетителя в комнату, играющую роль кабинета. — Какие?то проблемы?
— Нет, слава Господу, все в порядке, — ответил Джафар, усаживаясь. — Просто вчера с очередной почтой мне принесли письмо. Ознакомьтесь.
Штрассер без особой радости взял лист пластика, украшенный снизу печатью крестоносцев ислама, пробежал по нему глазами. Лицо его вытянулось, нависшие брови приподнялись.
— То есть как… уезжаете? Отзывают?
— Как видите, — Джафар пожал плечами. — Я не могу ослушаться воли пророка, а приказ звучит точно и недвусмысленно — вернуться в Новую Филадельфию по истечении ста дней испытательного срока.
— И когда он истекает?
— Завтра.
— Но нет же! — Штрассер в волнении приподнялся, затем вновь сел. — А как же мы? Как же дети, которые так к вам привязались? В ваше святилище в дни проповедей стекаются десятки людей… За столь короткий срок вы сумели завоевать всеобщее доверие!