Сегодня выстроенные в круг и обнаженные по пояс студенты занимались тем, что избивали друг друга кнутами.
— Вы должны уметь вызывать боль и усмирять ее, пользоваться ею как инструментом, — вещал голос из?под потолка, мягкий, вкрадчивый и нарочито искаженный. Преподавателя по этому предмету никто из будущих священнослужителей не видел, и немудрено — после первого же занятия он стал бы объектом искренней и сильной ненависти. — А для начала — хотя бы терпеть ее! Бейте, и помните, что вы страдаете ради джихада, ради победы над злом!
Свистнули кнуты. Джафар вздрогнул от боли, кто?то, не выдержав, застонал.
— Я слышу стоны? — удивился невидимый преподаватель. — Я наблюдаю страдание на ваших лицах?
Понятное дело, что скрытые в стенах камеры и микрофоны передавали неведомому наставнику подробности поведения каждого из подопечных.
— Но разве боль есть страдание? — вопросил преподаватель. — Страдание — удел зла, а боль — признак жизни. Ведь разве бывает жизнь без боли? Они приходят рука об руку, сопровождают человека, точно две сестры, и уходят вместе… радуйтесь, что вы живы, и бейте! Бейте! Бейте!!!
Подобное повторение означало тройной удар. «И что?то мне сегодня кажется, — думал Джафар, стараясь сохранить спокойное выражение лица, — что даже в холодном бараке было не так плохо. А тот, кто думает, что флагелланты [1] исчезли тысячу лет назад, — глубоко заблуждается!»
— Вот, хорошо! — почти проворковал голос из?под потолка. — Я вижу, что вы начали понимать! Помните, что у вас нет ничего своего, кроме жизни и боли, но и те дадены Господом…
Урок продолжался. На пол подземелья капала кровь.
Глава 16
СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЬ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
255?м день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Слушаю тебя, сын мой, — голос исповедника звучал в меру задушевно и в меру строго.
А тот, кто думает, что флагелланты [1] исчезли тысячу лет назад, — глубоко заблуждается!»
— Вот, хорошо! — почти проворковал голос из?под потолка. — Я вижу, что вы начали понимать! Помните, что у вас нет ничего своего, кроме жизни и боли, но и те дадены Господом…
Урок продолжался. На пол подземелья капала кровь.
Глава 16
СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЬ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
255?м день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Слушаю тебя, сын мой, — голос исповедника звучал в меру задушевно и в меру строго. — Открой свое сердце и поведай обо всех грехах, которые коснулись твоей души в последнее время!
В тесной и темной кабинке исповедальни пахло почему?то горелым лаком. Этот запах раздражал Джафара и мешал сосредоточиться. Поэтому он решил начать с общих фраз:
— Грешен я, отец мой! Во многих грехах хожу…
Исповедник слушал терпеливо, не перебивая, лишь иногда направляя слишком воспарившего мыслью студента в сторону конкретных фактов. Для слушателей духовной семинарии регулярная исповедь была обязательной, скрывать же на ней что?либо было просто опасно. Джафар был уверен, что каждый шаг и даже вздох в стенах «замка» фиксируется и подвергается тщательному рассмотрению.
— Отпускаю тебе грех невольной злобы на преподавателя, — сказал исповедник, когда Джафар поведал о чувствах, испытанных им на уроке Темного искусства, — во имя Господа и Детей Его! Ибо сие есть грех понятный, от темной стороны естества идущий. Что еще?
Прочие грехи оказались тоже не столь тяжкими — немного лжи, греховные мысли, ну и та, что позволил себе некоторое время провести в праздности.
— Возрадуемся же! — В голосе исповедника, гибком, точно тело акробата, прозвучало довольство. — Ибо главный грех лжи тебя миновал! Ты ничего не утаил от меня, сын мой, и Всевышний воздаст тебе сторицей!
— Благодарю вас, отец! — Джафар про себя порадовался, что не стал врать даже в мелочах.
— Но это еще не все! Ты должен поведать мне обо всех греховных и недостойных поступках, совершенных братьями! И пусть уста твои будут столь же откровенны, как и ранее!
Джафар смутился. Его провоцировали на бесстыдное доносительство, подлую, в общем?то, вещь. Но что оставалось делать — гордо промолчать и вылететь из училища? Или соврать? Или рассказать все, понимая, что другие студенты точно так же будут вынуждены наушничать на него?
— А без этого никак нельзя обойтись? — едва слышно спросил Джафар.
— Мне понятны твои сомнения, сын мой. — Судя по голосу, исповедник улыбался. — Но помни, что у другого мы в глазу видим горчичное зерно, у себя же не замечаем бревна! Говоря о грехах других, ты делаешь доброе братьям, а скрывая их — творишь зло!
— Я не очень наблюдателен, отец мой, и …
— Это плохо, сын мой. — Реплика оказалась полна добродушного сокрушения. — Знай же, что ты просто обязан следить за всеми братьями, дабы кто?то из них не поддался злу, и обо всем, что увидишь, без утайки докладывать на исповеди! Не стесняйся при этом и не бойся предрассудков! Помни о великой цели джихада!
— Хорошо, отец, я понял.
— Вот и славно. А теперь иди и во имя Творца прими наказание за недостаточную наблюдательность. Передашь отцу?исполнителю — десять плетей и час молитв! — В голосе исповедника звучало тихое сочувствие.
— Повинуюсь, отец. — Джафар поднялся с колен, на которых стоял, последние пятнадцать минут, и толкнул дверцу крошечной темной кабинки, где проходила исповедь.
— Джафар поднялся с колен, на которых стоял, последние пятнадцать минут, и толкнул дверцу крошечной темной кабинки, где проходила исповедь.
За ней дожидался очереди следующий студент.