С тех пор прогресс продолжался, но уже не столь резво. Время от времени корабль снова замыкался в себе, тогда роботы следовали его примеру и отказывались помогать. Первый раз это произошло после того, как она поговорила с Капитаном слишком свободно, пытаясь вызвать его на диалог с помощью психологических уловок. Вольева с сожалением признавала, что никогда не была сильна в психологии. Одной из ее самых серьезных ошибок стали эксперименты с артиллеристом Нагорным, в результате которых он свихнулся. Если бы этого не произошло, то не возникло бы необходимости вербовать Хоури, и все могло бы быть иначе…
Через какое-то время жизнь на борту снова приходила в относительную норму, и роботы снова начинали помогать Вольевой. После первого инцидента она стала внимательно следить за тем, что делала и говорила. По несколько недель со стороны Вольевой не возникало никаких явных попыток пообщаться. Потом она неизменно начинала снова — и снова медленно, но верно доводила дело до приступа кататонии. Но упорно проходила этот цикл снова и снова. Ее не покидало ощущение: после каждого провала следует еле заметный, но очень важный прогресс.
Последний провал случился через шесть недель после визита Хоури, состояние ступора длилось около восьми недель. С тех пор прошло еще десять недель мирных отношений, и сейчас Вольева снова была готова рискнуть.
— Капитан… послушай. Я неоднократно пыталась докричаться до тебя. Думаю, пару раз у меня даже получилось, и ты осознавал сказанное мной. Ты просто был не готов отвечать. Честное слово, я понимаю. Но сейчас мне нужно тебе кое-что объяснить. Насчет внешнего мира, насчет того, что происходит в системе.
Триумвир стояла в огромной сфере корабельного мостика и говорила чуть громче, чем это необходимо для нормального общения. В принципе, Илиа могла произносить свою речь в любом секторе корабля и не сомневаться, что ее услышат. Но здесь, в помещении, которое когда-то было командным центром звездолета, этот спич звучал не так абсурдно. К тому же акустика сферы придавала голосу приятную глубину. Вольева даже жестикулировала сигаретным окурком, словно выступала на сцене.
— Возможно, тебе уже все известно. Я знаю, у тебя есть синаптическая связь с внешними сенсорами и камерам наблюдения. Но я понятия не имею, как ты интерпретируешь эту информацию. В конце концов, ты с этим не родился.
В конце концов, ты с этим не родился. Наверное, это странно, даже для тебя — воспринимать Вселенную глазами и ушами здоровенной четырехкилометровой посудины. Но ты всегда чертовски хорошо умел приспосабливаться. Полагаю, ты в конце концов привыкнешь.
Никакого ответа. Но непохоже, что корабль впал в ступор. Если верить контрольному браслету, работа слуг по всему кораблю продолжается в нормальном режиме.
— Но, по-моему, ты ничего не знаешь о тех машинах, про которые мы говорили с Хоури, когда были здесь последний раз — ты, наверно, слышал краем уха. Спрашиваешь, что за машины? Их сделали не люди, это точно. Мы не знаем, откуда они прибыли. И они уже здесь, в системе Дельта Павлина. Это все, что нам известно. Нам кажется, это Силвест… помнишь его? Должно быть, он по случайно вызвал их сюда, когда проник в артефакт Гадеса.
Конечно, он помнит Силвеста, если вообще может что-либо помнить из прошлой жизни. Они доставили Силвеста на борт, чтобы вылечить Капитана. Но Силвест сыграл на их потребностях, его интересовал только Гадес.
— Разумеется, — продолжала Вольева, — это только догадки, но они, недалеки от реальности. Хоури знает об этих машинах очень много, куда больше меня. Но она узнала о них таким способом, что ей будет непросто рассказать, что именно она знает. Во многом мы все еще блуждаем впотьмах.
Она рассказала Капитану о том, что происходило на данный момент, потом снова запустила запись на дисплейной сфере мостика. Она показала, как полчища Подавляющих начали переработку трех лун, добывая из их сердцевины нужные им элементы.
— Впечатляет, правда? Но пока они не делают ничего такого, чего не можем мы. И моему сердцу незачем уходить в пятки и там дрожать. Пока — нет. Что меня беспокоит, так это их следующий шаг.
«Горнодобывающие операции» прекратились две недели назад, совершенно неожиданно и беспричинно. Искусственные вулканы, установленные по экватору каждой из трех лун, разом перестали извергать породу. Остались лишь последние тонны измельченного материала, которые все еще кружились на орбите.
По подсчетам Вольевой, на тот момент по крайней мере половина массы каждого из спутников была выброшена в космос. Луны превратились в полупустые оболочки. Это было захватывающее зрелище — когда они сжались, как только работы завершились, и превратились в компактные оранжевые мячики из радиоактивного шлака. Некоторые машины отделились от поверхности, но многие, казалось, выработали свой ресурс и не подлежали восстановлению. Эта картина опустошения напугала Вольеву. Похоже, размеры затрат в первичном цикле обработки Подавляющих не волновали — цель оправдывала средства.
Однако миллионы более мелких машин все еще кружили около лун. Остатки колец обладали собственным тяготением. Машинам приходилось непрерывно «собирать» их, как отару овец, заставляя двигаться по ровным «дорожкам». Разнообразные устройства плавали среди них, поглощая и извергая материю. Вольева обнаружила мощные вспышки экзотического радиоактивного излучения в зонах их деятельности. Машины запустили какой-то жуткий алхимический процесс. Сырая руда, добытая из лун, превращалась в элементы и соединения, которые просто не существовали в природе.