— Но имейте в виду, — сказал он. — Я уже немолод, и если останусь бодрствовать, тоже долго не протяну.
— Выбирайте сами, — беспомощно ответили медики.
Клавейн просто старел. Его гены давно отжили свое. Он проходил через несколько циклов омолаживающих программ, с тех пор как покинул Марс, но они только приостанавливали часы, которые через какое-то время снова начинали тикать. В Материнском Гнезде ему бы подарили еще полвека виртуальной молодости, стоило только захотеть… но Клавейн никогда не прибегнул бы к этому последнему средству омоложения. Окончательно это желание пропало после странного возвращения Галианы и ее еще более странной полусмерти.
Он даже не знал, жалеет ли об этом. Возможно, они доберутся до какой-нибудь прогрессивной колонии, куда еще не добралась Комбинированная Эпидемия. Тогда у него появится шанс. Но зачем? Галиана ушла из жизни. Как бы он ни выглядел, душа его состарилась и смотрела на мир усталыми глазами, потускневшими за четыре сотни лет войны. Он сделал все, что смог. Бремя принятых решений лежало на его плечах тяжким грузом. Вряд ли ему хватит сил для того, чтобы принять еще одно. Достаточно того, что сейчас он, кажется, не ошибся.
Клавейн согласился на заморозку.
Прямо перед тем, как погрузиться в «холодный сон», Клавейн отправил к умирающей системе Ресургема послание «плотным лучом». Послание предназначалось для «Зодиакального Света» и было снабжено системой поиска и разовым кодом. Если корабль еще существует, он получит и расшифрует сигнал.
Но кораблям Объединившихся это никогда не удастся. Даже если они перехватят луч, взломать код им будет не под силу.
Это было очень простое послание. Ремонтуа, Хоури, Овод и все, кто ушел с ними, должны были знать, что «Ностальгия по Бесконечности» сбрасывает скорость и на двадцать лет останавливается на планете Трюкачей. Этого достаточно, чтобы «Зодиакальный Свет» прибыл в указанную систему. А также для того, чтобы создать колонию, которая сможет существовать самостоятельно. Какая бы катастрофа не случилась с кораблем в будущем, несколько десятков тысяч человек должны иметь надежное пристанище.
Он знал это. И чувствовал, что сделал нечто маленькое, но очень важное, чтобы привести свои дела в порядок.
С этими мыслями Клавейн уснул.
Он проснулся, чтобы обнаружить: «Ностальгия по Бесконечности» изменила себя, не удосужившись спросить чье-либо мнение.
Никто не знал, почему.
Внутренние перестановки не слишком бросались в глаза. Но стоило выйти наружу на инспекционном шаттле — и изменения становились очевидны. Все случилось во время фазы торможения, когда корабль входил в планетную систему. Дюйм за дюймом, со скоростью эрозии почвы, его корпус — два неравных состыкованных конуса — менял очертания. Задний, приплюснутый конус втянулся, и корма стала плоской, как основание шахматной фигуры. Никто не успел даже попытаться вмешаться в этот процесс: изменения обнаружили уже после того, как она произошли. Корабль был слишком велик. В некоторые из его помещений — в том числе, расположенные на корме — никто не заглядывал десятки лет. Механизмы были демонтированы или переместились в свободные отсеки, поближе к миделю. Возможно, Илиа Вольева заметила бы изменения намного раньше — она вообще отличалась наблюдательностью. Но Вольевой не стало. А новые владельцы еще не успели освоиться в его пространстве.
Изменения не создавали угрозы ни жизни людей, ни работе корабельных систем корабля. Однако они оставались загадкой и доказывали — если это нужно было доказывать — что дух Капитана по-прежнему обитает на корабле и от него еще можно ждать сюрпризов. Впрочем, некоторые сомнения оставались. Играл ли Капитан хоть какую-то роль в трансформации корабля, которым он стал? Производит ли изменения сознательно, или они возникают по некой беспричинной прихоти его дремлющего воображения? Вопрос казался слишком сложным, чтобы дать на него уверенный ответ.
Впрочем, вскоре перемены в облике звездолета снова перестали замечать. «Ностальгия по Бесконечности» вышла на низкую орбиту водного мира. Зонды устремились сквозь атмосферу в бирюзовый океан, простирающийся от полюса до полюса. Над ним беспорядочными завитками кремовой ваты парили облака. Здесь не оказалось ни одного участка суши, который можно было бы назвать материком, океан казался сплошной пленкой, покрывающей планету. Лишь в паре мест кто-то брызнул охрой на зелено-голубую гладь, образовав островные архипелаги. Чем ниже опускался корабль, тем становилось яснее: это была действительно планета Трюкачей. Догадки переросли в уверенность. Целые континенты живой биомассы покрывали океан широкими серо-зелеными пластами. Атмосфера была пригодной для дыхания, а в почве и скальных породах островов обнаружились следы химических веществ, которые будут необходимы колонистам.
Разумеется, место не идеальное. Острова на планетах Трюкачей имеют привычку исчезать в волнах, порожденных огромными сгустками полуразумной биомассы, которая, собственно, и есть океан. Но двадцати лет вполне достаточно. Если колонисты пожелают остаться, у них будет достаточно времени, чтобы построить понтонные города, способные плавать в бескрайнем водном пространстве.