— Ты неправа, Скейд.
И тут лопнул последний трос. Неожиданно корвет рванул вперед на предельной скорости, и Клавейна вдавило в сиденье. Он орал от боли в переломанных ребрах. Потом стрелки контрольных индикаторов двигателей вернулись в нормальное положение и стали зелеными и белыми. Скорость снизилась, непрерывный гул стих, прекратилась вибрация, сотрясавшая корпус. Комета Скейд быстро уменьшалась.
Клавейн прикинул направление и повел корвет к яркой светящейся точке — Эпсилону Эридана.
Глава 11
Илиа Вольева стояла в самом сердце «Ностальгии по Бесконечности», в эпицентре того, что когда-то было ее Капитаном, того, кто в прежней жизни называл себя Джон Армстронг Бренниген. Илиа пыталась сдерживать дрожь, но получалось неважно. Визиты к Капитану всегда сопровождались крайним физическим дискомфортом, превращая их в подобие покаянного паломничества. В случаях, когда к Капитану приходили не с целью оценить степень его разрастания — которое замедлилось, но не прекратилось, — к нему приходили за советом. Таким образом, неудобства, которые приходилось испытывать посетителям, выступали как бы частью сделки. И это считалось правильным и справедливым, хотя советы Капитана не всегда можно было назвать разумными.
Капитана заморозили, чтобы остановить распространение Комбинированной Эпидемии. Какое-то время криогенный саркофаг, в котором хранилось тело, успешно выполнял эту функцию. Но в конечном итоге неумолимое разрастание Капитана передалось и саркофагу, подчинив его системы и видоизменив их тем же кошмарным образом. Криогенная установка продолжала кое-как работать, но этого было достаточно, чтобы в камере царил смертельный холод. В то время перед визитом к Капитану требовалось в обязательном порядке натянуть на себя несколько комплектов теплой одежды. Дышать промороженным воздухом было нелегко: при каждом вдохе легкие грозили превратиться в миллион хрупких пленочек, похожих на надкрылья насекомых. Во время визитов к Капитану Вольева курила без перерыва, хотя для нее эти встречи проходили легче, чем для других. У нее не было имплантантов, ничего такого, за что Чума могла ухватиться. Другие — ныне все они мертвы — страдали чрезмерной щепетильностью и не могли отказаться от имплантантов. Возможно, это была просто слабость. Вынуждая этих людей находиться рядом с Капитаном, Илиа видела в их глазах ненависть. В такие моменты они хотели стать такими, как она — хотя бы на несколько минут. Хотели отчаянно.
Саджаки, Хегази, Суджика… Имена с трудом всплывали в памяти. Прошло слишком много лет.
Сейчас в камере было ненамного холоднее, чем где бы то ни было на корабле, а по сравнению с некоторыми секторами — даже теплее.
Воздух казался влажным и неподвижным. Все поверхности покрывала блестящая пленка. По стенам, огибая шишковидные наросты, бежали ручейки конденсата. То и дело раздавался омерзительный звук, и масса ядовитых корабельных отходов вырывалась из щели и стекала на пол. Система переработки биомеханических отходов давно работала сама по себе. Однако вместо того, чтобы выйти из строя, она начала каким-то безумным образом эволюционировать, разрастаясь и образуя петли обратной связи. Эта непрерывная и изнурительная борьба с выделениями, грозившими затопить корабль, длилась уже давно. Вольева установила повсюду тысячи трюмных насосов, направляя слизь обратно, в главную перерабатывающую цистерну, где жесткие химические агенты могли ее нейтрализовать. Навязчивое гудение насосов раздавалось непрерывно, точно бэк-вокал запавшей клавиши на органе. Этот звук наполнял все помещения, и Илиа просто не обращала на него внимания.
Человек, который знал, куда смотреть, и обладающий определенными навыками по выделению конкретных образов из хаоса красок и линий, мог разглядеть в камере криогенный саркофаг. Когда Вольева позволила ему «разогреться» — а попросту выстрелила флекеттой в систему контроля температуры — он начал с возрастающей скоростью пожирать пространство корабля, отрывая атом за атомом и смешивая их с собственными. Жара стояла как в печке. Вольева не собиралась дожидаться завершения трансформации, но уже тогда стало ясно: Капитан будет разрастаться, пока не уподобит себе весь корабль. Мрачная перспектива… впрочем, столь же приятная, как оставить корабль под контролем другого монстра — Похитителя Солнц. Вольевой оставалось надеяться, что Капитан преуспеет в борьбе с разумом-паразитом, который оккупировал «Ностальгию по Бесконечности».
Удивительно, но она оказалась права. Вскоре Капитан подчинил себе весь корабль, деформируя его в соответствии со своей нездоровой фантазией. Это представляло собой уникальный случай проявления Комбинированной Эпидемии, который наглядно подтверждал догадку: знаменитая вспышка Комбинированной Эпидемии на Йеллоустоуне и заражение, охватившее корабль, были вызваны одним и тем же вирусом. Вольевой довелось видеть изображения Города Бездны после Эпидемии — гротескно перекрученные строения, похожие на дурной сон самого города. Порой казалось, что эти трансформации производились с какой-то целью — по крайней мере, с художественной. Но они не были порождением разума. Все разнообразие форм определялось основными принципами биодизайна. Однако с «Ностальгией по Бесконечности» происходило нечто принципиально иное. Эпидемия поселилась в теле Капитана за много лет до того, как начала изменять его. Возможно, это привело к некоему подобию симбиоза. И когда под конец чума разбушевалась и начала поглощать корабль — может быть, ее трансформации в каком-то смысле отражали образы из подсознания Капитана?