— По крайней мере, они сами сделают выбор, — сказал Овод.
— Ага. Шикарное утешение — и для нас, и для них. Когда они будут, к чертям собачьим, превращаться в пепел, а мы — на это любоваться. Извини, Овод, но я лучше сделаю свой выбор сейчас, а этические вопросы буду решать позже, когда мы спасем несколько жизней.
— Если даже дело выгорит, всех нам не спасти.
— Знаю. Могли бы, но не получится. Это неизбежно. Двести тысяч человек разбросаны по всей планете. Если мы начнем прямо сейчас, то сможем вывезти всех в течение шести месяцев. За год — почти наверняка. Но даже года может не хватить. Думаю, операцию можно будет считать успешной, если мы спасем хотя бы сто тысяч. Скорее всего, будет меньше. Не знаю… — Хоури с силой провела ладонями по лицу — и внезапно как будто постарела и обессилела. — Я стараюсь не думать, насколько скверно все может закончиться.
Черный телефон на ее столе зазвонил. Косясь на свою серебристую «сигару», Хоури позволила ему издать несколько дребезжащих трелей. Огоньки по-прежнему светились зеленым. Жестом приказав Оводу сидеть тихо, она сняла тяжелую трубку.
— Вуалюмье слушает. Надеюсь, это важно. Я допрашиваю подозреваемого по делу Овода.
Голос на другом конце провода что-то ответил. Хоури вздохнула, затем закрыла глаза. В трубке продолжали говорить. Овод не мог разобрать ни слова, но понял, что собеседник Хоури находится на грани истерики. Казалось, он рассказывает о какой-то катастрофе. Голос становился все более надрывным, а затем смолк.
— Мне нужны имена тех, кто в этом замешан, — сказала Хоури, повесила трубку и посмотрела на Овода. — Прости.
— За что?
— Эти уроды убили кого-то, когда разгоняли митинг. Она умерла несколько минут назад. Эта женщина…
Он не дал ей договорить.
— Я знаю, кого ты имеешь в виду.
Хоури ничего не ответила. Молчание наполнило комнату, усиленное и отраженное от рядов папок на стеллажах — жизней, задокументированных и прокомментированных с безжалостной точностью.
— Ты знал, как ее зовут?
— Нет. Она была просто моим последователем. Просто искала способ покинуть Ресургем.
— Прости… — Хоури потянулась через стол и взяла его за руку. — Прости. На самом деле, прости, Овод. Я не хотела, чтобы все так началось.
Овод коротко рассмеялся. Сейчас он презирал себя до глубины души.
— Все отлично. У нее это получилось, верно? То, чего она хотела. Убраться с планеты. Она стала первой.
Глава 25
Закованная в черный металл, который заменил ей тело, Скейд широким шагом двигалась по кораблю. Теперь это был ее корабль, целиком и полностью. «Ночной тени» уже ничто не угрожало: недавно она незамеченной проскользнула через последний «слой» оборонительного периметра Демархистов.
«Ночной тени» уже ничто не угрожало: недавно она незамеченной проскользнула через последний «слой» оборонительного периметра Демархистов. Теперь между кораблем и местом его назначения не осталось ничего, кроме расстояния — нескольких световых лет.
Металлические пальцы Скейд касались переборок. Это было восхитительное ощущение — прикосновение неживого к неживому. Было время, когда присутствие Клавейна на корабле распространялось, подобно зловонию. Потом он переметнулся на сторону противника, но оставался Ремонтуа, друг и союзник Клавейна. И только теперь, когда эти двое исчезли, Скейд могла с полным правом назвать «Ночную Тень» своим кораблем. Она могла назвать его любым другим именем, какое только придет ей в голову, или вообще оставить его безымянным, хотя у Объединившихся такое не принято. Нет, пожалуй, она сохранив старое название. Скейд находила в этом некое извращенное удовольствие. С каким наслаждением она повернет против Клавейна это прекрасное оружие, которое некогда принадлежало ему самому! И наслаждение будет еще сильнее, если оно сохранит имя, которое Клавейн дал ему. Наслаждение последним ударом, унижением, достойная месть за то, что этот предатель с ней сделал.
Однако, несмотря на всю свою ненависть, она не могла отрицать, что приспособилась к своему новому состоянию, хотя всего неделю назад представить не могла, что такое возможно. «Доспехи» действительно заменили ей тело. Скейд восхищенно любовалась своим отражением в зеркальных стенах и порталов. Неловкость, которая донимала ее первое время, исчезла. Уединившись в своей каюте, Скейд забавлялась часами, наслаждаясь ловкостью и силой своих новых рук. «Броня» училась предвидеть ее движения, освобождаясь от необходимости ждать сигнала, ползущего вверх и вниз по спине. Скейд исполняла на голографической клавиатуре фуги для одной руки в непредусмотренном композитором темпе, ее бронированные пальцы превращались в сверкающий металлический смерч, смертоносный, как артиллерия. Ее мастерство заставляло токкату Ре мажор, сочиненную неким Бахом, коллапсировать подобно ядру сверхновой. Скейд превращала фуги в поток звуков, больше напоминающий очередь пистолета Гатлинга, и лишь подняв скорость мышления почти до предела, могла наслаждаться музыкой.
Но это было просто развлечение. Скейд сумела проскользнуть через оборонительные линии Демархистов, но последние три дня ее не оставляло ощущение, что проблемы еще не закончились. Что-то следовало за ней, покинув систему Йеллоустоуна и двигаясь по очень похожей траектории.