Шаттл выполз из роя Подавляющих и, описав дугу, устремился в открытый космос. Хоури наблюдала, как «раковина» покидает экран радара, и предавалась страхам. Казалось, машины задушат мерцающий красный огонек, а потом догонят корабль, и все начнется снова. Но Подавляющие позволили им уйти. Чуть позже на радаре появился тот же сигнал, который привлек внимание Хоури при входе в атмосферу. Однако это был все тот же мраморный шар — он пронесся мимо с пугающей скоростью и исчез в межпланетном пространстве.
Он шел прямым курсом к Гадесу, нейтронной звезде на краю системы.
Именно этого Ана и ожидала.
С чего началась великая работа? Почему она началась? Эти данные были недоступны Подавляющим. Они знали одно: эту работу выполняли только они — и никто, кроме них. И эта работа была единственно важным действием, на которое когда-либо подвигался разум — за всю историю Галактики, а возможно, даже всей Вселенной.
Суть работы была крайне проста. Разумная жизнь не должна была распространяться по Галактике. Когда цивилизация ограничивалась отдельным миром или, в крайнем случае, системой — это стоило терпеть и даже поощрять.
Но не заражение Галактики.
При этом простое уничтожение жизни считалось неприемлемым. Технически такое было под силу многим развитым культурам — особенно тем, что занимали основную часть галактики. В звездных скоплениях вспыхивали искусственные сверхновые — их взрывы стерилизовали поверхности планет в миллион раз более эффективно, чем вспышки обычных сверхновых. Можно было направить звезды в сферу Шварцшильда [6]спящей черной супердыры в центре Галактики, спровоцировав выброс очищающего гамма-излучения. Можно было, путем искусных манипуляций с постоянной силы тяжести в конкретной точке, столкнуть пару нейтронных звезд. Наконец, можно было выпустить армию самокопирующихся машин, способных превратить любую планетную систему в россыпь мелкой гальки. В течение миллиона лет каждый старый каменистый мир в галактике превращался в пыль. Профилактические вторжения в протопланетарные диски, из которых рождались миры, могли предотвратить формирование жизнеспособных планет. Галактика могла задохнуться в пыли своих собственных мертвых душ, и отсветы их гибели были видны через мегапарсеки.
Все это могло быть сделано.
Но смысл заключался не в уничтожении жизни — скорее, в сохранении контроля над ней. Сама жизнь, будучи явным расточительством, оставалась высшей ценностью для Подавляющих. Полное сохранение жизни, особенно разумной — вот ради чего они существовали.
И поэтому ей нельзя было позволить распространяться
Их методика, отточенная за миллионы лет, была проста. Во Вселенной слишком много солнц для того, чтобы смотреть за каждым из них; слишком много миров, заселенных простыми формами жизни, которые могли неожиданно сделать шаг в направлении чрезмерного развития разума. Поэтому Подавляющие создали сеть ловушек — загадочных артефактов, распределенных по всей Галактике. Их располагали таким образом, чтобы в ходе экспансии цивилизация натыкалась на них, и лучше раньше, чем позже. Они не преследовали цели исподволь выманивать цивилизации в космос. Ловушки должны были быть притягательны, но не слишком притягательны.
Подавляющие ждали среди звезд, прислушиваясь к сигналам своих великолепных, хитроумных устройств.
А затем, быстро и бессознательно, возникали в точке угрозы.
Боевой шаттл Вой был припаркован снаружи, удерживаясь на «дне» Карусели Нью-Копенгагена при помощи магнитных якорей. Клавейна провели на борт и указали, куда сесть. На голову надели черный шлем с крошечным щитком — специально для того, чтобы блокировать нейросигналы и не позволить ему взять контроль над окружающей техникой.
Впрочем, Клавейна такие предосторожности нисколько не удивляли. Он представлял для Демархистов слишком большую ценность, хотя бы в перспективе, что бы ни говорила Вой. Такой перебежчик, как он, мог оказаться полезен — даже сейчас, когда война завершалась, и не в их пользу. Но он оставался Конджойнером, а значит, мог причинить значительный вред.
Шаттл отчалил от Карусели Нью-Копенгагена. Старомодный вид иллюминаторов в его бронированном корпусе придавал интерьеру определенное обаяние. Сквозь исцарапанное, щербатое стекло толщиной добрых пятнадцать сантиметров Клавейн видел троицу изящных полицейских звездолетов, которые на некотором расстоянии следовали за шаттлом, подобно рыбам-лоцманам.
— А они весьма серьезно к этому относятся, — Клавейн кивком указал на них.
— В пространстве Конвента эскорт обязателен, — ответила Вой. — Обычная процедура. У нас с ними не самые теплые отношения.
— И куда мы направляемся? В штаб Демархистов?
— Не будьте наивны. Для начала мы доставим вас в одно милое местечко, которое расположено не близко и хорошо охраняется. Один маленький лагерь на дальней стороне Глаза Марко… Как я понимаю, вы полностью осведомлены о наших операциях.
Клавейн кивнул.
— Только не о процедурах допросов. Часто у вас такое бывает?
Кроме них, в рубке находился еще один представитель Демархистов — тоже весьма высокопоставленная фигура, — которого Сандра представила как Жиля Пероте. У него была привычка постоянно стягивать перчатки с пальцев, один за одним, то на правой руке, то на левой.