— У тебя борода, Клавейн. И много морщин. И тонкие белые волосы. Тебя трудно не узнать тебя, правда? Ты не такой, как все.
Она протянула ему кружку, и Клавейн глотнул обжигающего чая:
— Не думаю, что стану отрицать.
Он смотрел на Фелку, собрав всю беспристрастность, на какую был способен. Он сравнивал ее нынешнюю с воспоминаниями о том, какой она была до отлета «Ночной Тени». Прошло всего лишь несколько недель, однако Фелка, судя по всему, стала более замкнутой, отгороженной от мира. Она говорила о посетителях, но Клавейн сильно подозревал, что их было не так уж много.
— Клавейн?
— Обещай мне кое-что, Фелка.
Он подождал, пока она не повернулась. Ее черные волосы, такие же длинные, как у Галианы, спутались и засалились. В уголках глаз скопились шарики беловатой слизи, словно она только что проснулась; бледно-зеленые, почти нефритовые радужки резко контрастировали с белками, которые казались розовыми из-за кровавых прожилок. Кожа под глазами опухла и стала голубоватой. Как и Клавейн, она нуждалась в сне, что было необычно для Объединившихся.
— Что тебе пообещать, Клавейн?
— Если… когда… станет слишком плохо… Дашь мне знать, хорошо?
— Зачем?
— Ты же знаешь, я всегда пытался делать для тебя все, что мог — согласна? Тем более сейчас, когда Галианы нет среди нас.
Натертые глаза Фелки изучали его.
— Ты всегда делал все, что мог, Клавейн. Но ты не можешь помочь такой, как я. Ты не можешь сотворить чудо.
Он грустно кивнул головой.
Фелка была не такой, как другие Объединившиеся. Клавейн встретил ее во время второго визита на Марс, в Гнездо Галианы. В результате прерванного эксперимента по пренатальному воздействию на мозговые структуры она выросла не вполне нормальным ребенком. Она не просто не могла узнавать людей в лицо — она была вообще не способна общаться с окружающими. Все, что происходило в ее внутреннем мире, вращалось вокруг одной бесконечной всепоглощающей игры.
Поселение Галианы было окружено гигантским сооружением, известным как Великая Марсианская Стена — неудачный проект программы терраформирования, прерванной из-за войны. Но Стена не падала. В ходе своей игры Фелка каким-то образом активировала ее механизмы самовосстановления — бесконечный запутанный процесс обнаружения повреждений и перераспределения бесценных ресурсов. Организм этого двухсоткилометрового сооружения был, по большому счету, не менее сложен, чем человеческий, но Фелке удавалось контролировать деятельность всех его систем, вплоть до мельчайших «клеточек». Она не давала стене разрушаться и делала это лучше, чем любой компьютер.
Ее способность решать сложнейшие задачи была поистине изумительной.
Когда во время последней атаки бывших товарищей Клавейна — Коалиции Сторонников Чистоты Нервной системы — Стена пала, Галиана, Фелка и сам Клавейн были вынуждены покинуть Гнездо. Галиана убеждала его не брать Фелку с собой, предупреждая, что без своей Стены та будет чувствовать себя так, словно у нее отняли что-то очень важное — и это намного хуже смерти. Но Клавейн не послушался. Он был уверен, что девочке необходимо дать шанс. В мире должно существовать что-то, способное заменить ей Стену.
Он не ошибся. Но прошли годы, прежде чем его предвидение подтвердилось.
Правильнее было бы сказать «века». Спустя четыреста лет — хотя ни одно из этих столетий не воспринималось больше, чем просто век субъективного времени — Фелке помогли обрести нынешнее шаткое положение сознания. Тончайшие, деликатные неврологические манипуляции вернули ей некоторые функции мозга из тех, что были уничтожены во время внутриутробного вмешательства: речь и зачаточное ощущение того, что окружающие люди — не просто живые автоматы.
Некоторые попытки усугубили ситуацию, некоторые закончились провалом — например, Фелка так и не научилась различать лица. Однако успех искупал все неудачи. Фелка нашла множество удивительных вещей, которыми могла занять свой ум, и во время долгих межзвездных экспедиций чувствовала себя счастливей, чем когда-либо раньше. Каждый новый мир предлагал ей неимоверно трудную головоломку.
Однако в конце концов она решила вернуться домой. Они с Галианой не держали зла друг на друга. Просто появилось ощущение, что настало время обобщить и упорядочить те знания, которых накопилось так много. И лучшим местом для этого оказалось Материнское Гнездо с его богатейшими аналитическими ресурсами.
Но, вернувшись, Фелка обнаружила, что Материнское Гнездо оказалось втянутым в войну. Вскоре Клавейн отправился сражаться с Демархистами, и Фелка поняла, что расшифровка данных ее экспедиции перестало быть главной задачей.
Медленно, очень медленно — это становилось очевидным только с годами — она снова возвращалась в свой замкнутый мирок. Она все менее активно участвовала в делах Материнского Гнезда, изолируя свое сознание от других Объединившихся — за редким исключением. Ситуация усугубилась, когда вернулась Галиана — не живая, не мертвая, пребывающая в каком-то жутком промежуточном состоянии.
Деревянные игрушки, которыми окружила себя Фелка, свидетельствовали о потребности занять свой мозг проблемой, способной бросить ей достойный вызов, и эта потребность граничила с отчаянием. Поделки представляли для нее интерес, но было ясно: спустя какое-то время они перестанут ее удовлетворять, и это неизбежно. Клавейн видел, что процесс уже начался. И знал, что не в его силах дать Фелке то, в чем она нуждается.