— Вы сказали, несколько…
— Именно так. Я поставил свою подпись под многими низкими деяниями… — он подошел к грубо спаянной металлической коробке, которая возвышалась посередине комнаты, как стела. — Дело не в этом. Почему поступки меня-нынешнего должны определяться поступками меня-прошлого? Сомневаюсь, что в моем теле есть хоть один атом, который остался с тех времен. Даже воспоминаний сохранилось очень немного.
— Преступное прошлое не обещает высокой нравственности в будущем.
— Разумеется, нет. Но есть такая вещь, как свобода воли. Мы не обязаны быть марионетками своего прошлого.
Он смолк и коснулся ящика. Клавейн понял, что этот предмет повторяет пропорции и размеры паланкина — разновидности устройства для путешествий, которыми до сих пор пользовались герметики.
Хи глубоко вздохнул.
— Сто лет назад я смирился с тем, что сделал, мистер Клавейн. Но за примирение с собой приходится платить. Я дал себе слово, что исправлю несправедливость. Кое-что было непосредственно связано с Городом Бездны. К сожалению, одно из самых серьезных прегрешений мне искупить не удалось.
— И что это было?
— Одну минуту, мистер Клавейн. Для начала я хочу, чтобы вы взглянули, что с ней стало.
— Она?
— Мадемуазель. Эта женщина жила здесь до меня. Во время миссии Скейд., — Хи отодвинул черную панель на уровне лица. За ней оказалось маленькое окошко, врезанное в крышку.
— Как ее настоящее имя? — спросил Клавейн.
— Честно говоря, не в курсе. Думаю, Манукьян знает о ней немного больше — он служил ей, прежде чем сменил нанимателя. Но я никогда не пробовал вытянуть из него правду. От старика слишком много пользы, к тому же он слишком слаб, чтобы его протраливать. Это рискованно.
— Тогда что вы о ней знаете?
— Только то, что она много лет обладала более чем значительным влиянием в Городе Бездны, причем об этом никто не догадывался. Ей удавалось быть идеальным диктатором. Ее власть распространялась настолько искусно, что никому не приходило в голову задуматься от причинах своих поступков. При этом ее состояние — в обычном понимании — равнялось нулю. Эта женщина не располагала никакими средствами, однако ее рычаги управления позволяли ей получить все, что угодно, причем тихо и незаметно. Люди могли действовать, по их мнению, исключительно в личных интересах, а на самом деле исполняли ее тайную волю.
Люди могли действовать, по их мнению, исключительно в личных интересах, а на самом деле исполняли ее тайную волю.
— Словом, настоящая ведьма.
— Что вы. Добиться такого влияния можно и без магии. Просто Мадемуазель видела потоки информации с ясностью, которой не хватает подавляющему большинству людей. Она всегда знала, куда надо приложить усилие. Она видела точку, где бабочка, взмахнув крыльями, породит ураган, которым снесет полмира. У нее был талант, мистер Клавейн. Мгновенное интуитивное восприятие хаотических систем. Это позволяло управлять динамикой психосоциальных процессов. Вот, взгляните.
Клавейн поднялся на ступеньку, чтобы взглянуть в окошко.
Внутри находилась женщина. Она сидела очень прямо и казалась забальзамированной. Руки, аккуратно сложенные на коленях, держали раскрытый бумажный веер — такой тонкий, что он казался прозрачным. Парчовое платье с глухим воротником, по оценкам Клавейна, уже сто лет как вышло из моды. Темные волосы, строго зачесанные назад, открывали высокий чистый лоб. Со своего места Клавейн не мог разглядеть глаза Мадемуазели: то ли они были закрыты, то ли опущены и устремлены на веер. Все очертания дрожали, как мираж в пустыне.
— Что с ней случилось? — спросил он.
— Она мертва — в том смысле, который я придаю этому слову. Мертва более тридцати лет. Но с момента своей смерти нисколько не изменилась. Никакого гниения, никаких признаков обычных процессов разложения. При том, что внутри не вакуум — иначе она не могла бы там дышать.
— Не понимаю. Она умерла в этой штуке?
— Это паланкин, мистер Клавейн. Она находилась в нем, когда я ее убил.
— Вы убили Мадемуазель?
Хи задвинул панель, загородив окошко.
— Я использовал оружие, разработанное в Кэнопи специально для убийства герметиков. Так называемый «краболов». Достаточно прицепить его к стенке паланкина, и оно пробуравит отверстие, не нарушая герметичности салона. Понимаете, внутри этих носилок могли быть всякие неприятные сюрпризы, особенно если обитатели подозревали о возможности покушения. Специфический газ, действующий на нервную систему, и все такое.
— Продолжайте, — сказал Клавейн.
— Когда краболов достигает внутреннего пространства, он вводит заряд, который затем детонирует с силой, достаточной для гибели любого организма, кто бы ни находится внутри, хотя не повреждает ни стекло, ни прочие слабые места конструкции. Нечто подобное используется против танков на Окраине Неба, так что мне известны некоторые принципы работы этого оружия.
— Если краболов сработал, внутри не должно быть тела.
— Совершенно верно, мистер Клавейн. Поверьте, я знаю… и видел, что обычно происходит.
— Но вы не убили ее.
— Я точно что-то с ней сделал — что именно, могу только догадываться. Когда краббер сработал, мне было не до того, чтобы обследовать паланкин — пришлось еще разбираться с ее союзниками. Прошло несколько часов. Когда я посмотрел в окошко, то ожидал увидеть обычные красные пятна на стекле. Однако с телом почти ничего не случилось. На нем были раны — очень тяжелые, безусловно смертельные. Но прошло еще несколько часов, и я своими собственными глазами увидел, что они исчезли. Даже одежда была без единой дырочки. С тех пор внутри этих носилок ничего не изменилось. Более тридцати лет, мистер Клавейн.