— Папа был прав, что доверял тебе. Ты действительно обо мне заботился, верно?
— В силу возможности. Не все получалось так, как я надеялся. Но ты, честно говоря, не облегчала мне задачу. Полагаю, что это было неизбежно, учитывая наследственность. Твоего отца при всем желании трудно было назвать осторожным. А ты — то самое яблоко, которое от яблони недалеко падает.
— Но мы с этим жили, — сказала Антуанетта. — И до сих пор живем. И это чего-то стоит, как думаешь?
— Полагаю, так.
— Корабль… Лайл…
— Антуанетта?
— Ты знаешь, чего хочет Триумвир?
Несколько секунд Лайл Меррик не отвечал. Всю свою жизнь девушка думала, что субличность делает паузы для вящего правдоподобия, но дело оказалось в другом. Сознание симуляции работает со скоростью, очень близкой к скорости обычного человеческого мышления. Паузы указывали на самый настоящий самоанализ.
— Да, Ксавьер информировал меня.
Антуанетта обрадовалась. По крайней мере, эту часть соглашения ему открывать не надо.
— Когда эвакуация закончится — в смысле, когда мы заберем столько людей с планеты, сколько успеем, — Триумвир хочет использовать «Штормовую Птицу» в своих целях. Она говорит, для славы и освобождения. Звучит как миссия камикадзе.
— Мне тоже так показалось, — синтезированный голос Лайла Меррика звучал абсолютно спокойно.
— Насколько я понял, Илиа умирает. Поэтому это не будет самоубийство в обычном смысле… но, честно говоря, разница несущественна. Мне кажется, она хочет некоторым образом искупить свое прошлое.
— Хоури — ее напарница — говорит, что Вольева — не монстр, как думают люди на планете.
Антуанетта пыталась копировать ровный деловитый тон Меррика. Они ходили вокруг да около, и никто не хотел первым сказать о том, ради чего начался разговор.
— Думаю, она все-таки натворила каких-то дел.
— Тогда это касается нас обоих, — произнес Меррик. — Да, Антуанетта, я знаю, о чем ты беспокоишься. Но не стоит за меня волноваться.
— Она думает, ты просто корабль, Лайл. И никто не скажет ей правды, так как им очень сильно нужна ее помощь. Но даже если и расскажут, ничего не изменится…
Антуанетта запнулась. Ей было очень грустно, и она ненавидела себя.
— Ты умрешь, верно? В конце концов, и… это могло произойти черт знает сколько лет назад. Если бы папа и Ксавьер не помогли тебе.
— Я заслуживаю этого, Антуанетта. Я сделал нечто ужасное и ушел от наказания.
— Но, Лайл…
У нее защипало в носу. Слезы подступили к глазам, готовые хлынуть наружу. Глупые беспричинные слезы. Черт подери… Она любила свой корабль… затем возненавидела его, из-за лжи, в которую он впутал ее отца, из-за лжи, которой ее пичкали. А потом она снова полюбила корабль — потому что «Штормовая Птица» и призрак Лайла Меррика, поселившийся там, оказались хрупкой ниточкой, которая протянулась в прошлое, к папе. И сейчас, когда наконец-то восстановлено внутреннее согласие… У нее отбирали то, что она только что научилась любить. Последнее, что связывало с папой, ускользало у нее из рук. И все из-за этой суки Вольевой…
Почему все так запуталось? Все, что она хотела — сдержать клятву.
— Антуанетта?
— Мы можем убрать тебя, — сказала она. — Вытащить из корабля и заменить обычной субличностью. И Вольева ничего не узнает.
— Нет. Это мой шанс. Если она хочет славы и освобождения, почему я не могу урвать свой кусочек?
— Ты — это совсем другое дело. Тебе незачем приносить себя в жертву.
— Но я бы хотел именно этого. Не будь жадиной, хорошо?
— Нет, — ответила она, ее голос сорвался. — Нет, не могу.
— Пообещай мне кое-что, Антуанетта.
Она вытерла глаза, словно он мог не увидеть ее слез… и ощутила странное ликование.
— Что, Лайл?
— Что ты начнешь, черт возьми, заботиться о себе. Прямо сейчас. Что бы ни произошло.
Она кивнула.
— Обещаю.
— Вот и славно. И я хочу еще кое-что тебе сказать. А потом, как мне кажется, нам надо разбегаться. Я могу продолжать эвакуацию в одиночку. И, черт побери, категорически отказываюсь подвергать тебя постоянной опасности продолжением полетов у меня на борту. Неплохо звучит для приказа, а? Впечатляет? Ты не думала, что я на такое способен?
— Нет, Кораблик. Не думала.
Антуанетта улыбнулась. В ней боролись самые противоречивые чувства.
— И последнее, Антуанетта. Это было приятно — служить тебе. Приятно и почетно. А теперь, пожалуйста, иди и поищи себе другой корабль — желательно что-нибудь побольше и получше. И командуй им. Уверен, ты превосходно справишься.
Она встала с кресла.
— Самый лучший. Обещаю.
— Не сомневаюсь.
Она пошла к люку, но задержалась в проеме.
— Прощай, Лайл.
— Прощай, Маленькая Мисс.
Глава 40
Когда его вытащили из утробы саркофага, он дрожал.
Глава 40
Когда его вытащили из утробы саркофага, он дрожал. Он чувствовал себя человек, которого откопали из-под снега. Лица людей, стоящих стояли вокруг, начинали различаться, но ни одно из них не показалось знакомым. Кто-то укутал его тощие плечи термоодеялом. Люди молчали. Они понимали, что он вряд ли способен общаться, и давали ему время придти в себя.
Пару минут Клавейн сидел на краю криогенной камеры, пока не почувствовал, что в состоянии встать на ноги. Сделав несколько шагов, он споткнулся, но умудрился сделать вид, будто неожиданно захотел опереться о бронированный наличник иллюминатора. Заодно можно было взглянуть наружу. Но там не было ничего — только чернота и его собственное призрачное отражение на переднем плане. Оно напоминало маску: затененные глазницы казались пустыми дырами, за которыми был только космический вакуум. Клавейн испытал приступ дежа вю: когда-то он уже находился здесь и созерцал свое отражение, похожее на маску. Он терпеливо тянул ниточку, разматывая клубок воспоминаний. Да. Дипломатическая миссия, которую в последний момент все-таки решили провести. Шаттл, несущийся к оккупированному Марсу, предстоящее столкновение со старым врагом и другом по имени Галиана… Уже тогда — четыреста лет назад, а теперь уже больше — он чувствовал себя слишком старым для этого мира, слишком старым для роли, которую ему навязали. Знать бы тогда, что ему еще предстоит… Он либо рассмеялся бы, либо сошел бы с ума. Тогда казалось, что жизнь уже кончена, хотя это было только начало, в настоящее время едва отличимое от воспоминаний детства.