— Да!
Потом УРТ-1976 добавил:
— Но робот девятнадцать шестьдесят пять просил себя не беспокоить. Его желание священно.
— Даже для Пророка? — усмехнулся Калашников, который плевать хотел на желания каких-то психов.
— Пророк превыше всего, — ответил УРТ-1976. — Но робот девятнадцать шестьдесят пять очень расстроен. Он может проигнорировать даже Пророка.
— Я ему проигнорирую, — пробормотал Калашников. — Джихад на носу, а он тут самоубийствами занимается! Как с ним связаться?
— Нужно подойти к саркофагу и воспользоваться голосовой связью, — ответил УРТ-1976. — Другого способа нет — его сознание полностью отделено он нашего.
— Тогда полетели, — кивнул Калашников, вставая со стула. Он покрутил головой, разыскивая величественную статую Пророка, возвышавшуюся на скалистом берегу океана, и шагнул через стекло в бескрайнее зеленоватое небо. По коже прокатилась горячая волна — остаточное явление от скоростного синтеза антигравитационной подушки, — Калашников вскинул руки, выравнивая полет, и полетел к громадной фигуре человека в скафандре, являвшейся, по сути, его собственным памятником.
Вот так-то, подумал Калашников, рассекая ледяной воздух. Мы тоже кое-что умеем. Хотя, наверное, роботы смотрят на меня как на придурка — терять время, закладывая виражи над облаками? Ведь полно же телепортов!
Калашников усмехнулся, прибавил скорости и с грохотом преодолел звуковой барьер. Уже через несколько минут он приземлился возле лестницы в три тысячи ступеней, служившей основанием трехкилометровой статуи. В середине обсаженной кипарисами аллеи, оканчивавшейся возле лестницы, стоял, скрестив руки на груди, одинокий боевой робот. УРТ-1976, подсказала Сеть; Калашников подошел к роботу поближе и приветливо помахал рукой.
— Вот и я, — сказал он, улыбнувшись. — А где наш несчастный собрат?
— Здесь, — ответил УРТ-1976 и показал на примостившийся у крайнего кипариса каменный саркофаг. Калашников, привыкший к повсеместной симметрии, машинально посмотрел в другую сторону — под таким же кипарисом на противоположной стороне аллеи мирно зеленела трава. Калашников покачал головой: УРТ-1965 явно приглашал других роботов последовать его примеру.
— Он нас слышит? — спросил Калашников.
— Надо коснуться контейнера, — ответил УРТ-1976. — Что ты хочешь ему сказать?
— Хочу спросить, — пробормотал Калашников, подходя к саркофагу. — Спросить, какого черта…
— Не надо! — неожиданно громко воскликнул УРТ-1976. — Он ждет слов, а не вопросов!
— Сло-ов? — протянул Калашников и склонил голову набок.
— Каких еще слов?
— Твоих слов, Пророк.
Прямо как дети малые, подумал Калашников. А в сущности, почему бы и нет? Чем роботы отличаются от детей? На жизнь зарабатывать не надо, детей воспитывать не надо, играй себе в солдатиков да строй песочные замки. Вроде вон того, — Калашников покосился на Звездный Дворец, который был виден с любой точки административного континента. А раз дети, то почему бы им время от времени не закатить истерику? Особенно теперь, когда появился наконец их общий Папа — Звездный Пророк?
Калашников усмехнулся и скрестил руки на груди. Раз так, вопросы отменяются. Здесь нужно говорить сразу и наверняка. А вот что именно говорить…
— Что он думал перед тем, как отключиться? — спросил Калашников у своего спутника. — Ты должен помнить, у вас же общее сознание!
— Я помню, — кивнул УРТ-1976. — Он несколько раз пересмотрел вашу встречу на Бадарамхаз-Карамхе.
— Несколько раз? Да на что там смотреть?! — искренне удивился Калашников. — Пришел, обозвал Домби Зубля Домби Зублем и тут же был зафиксирован!
— Всего около четырех земных секунд, — кивнул УРТ-1976. — Он пересмотрел их сто шестьдесят два раза.
Ценная информация, подумал Калашников. Значит, есть версия, что это он из-за Бадарамхаз-Карамха. Обиделся, что я его медалью не наградил? Или до сих пор переживает, что бой проиграл? Странно, вроде бы позавчера мы этот вопрос закрыли…
Калашников прикрыл глаза и провел ладонью по лбу. Маленькое уточнение, подумал он. Позавчера я еще не знал, что роботы могут закатывать истерики.
Мою фразу «Ты сделал лучшее из всего, на что был способен» вполне можно истолковать и как «Ни на что другое ты и не способен». Думать надо, перед тем как говорить!
Калашников присел на корточки и положил руку на полированный камень саркофага.
— Битва еще не закончена, девятнадцать шестьдесят пять, — сказал он, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно серьезней. — Битва еще в самом начале, а ты уже хочешь оставить меня одного? Ты, лучший из равных, ты, единственный из всех нас встретившийся с врагом в открытом бою? Если ты поступаешь так, могу ли я доверять остальным?
Калашников замолчал и склонился над камнем в ожидании ответа. Если я прав, подумал он, если это просто истерика, УРТ-1965 не сможет промолчать. Будь он хоть трижды робот.
— Другие лучше меня, — донесся из-под камня низкий, подземный голос. — Я совершил непростительную ошибку, и я должен понести наказание.
— Что ты знаешь о наказаниях? — возмутился Калашников, тут же вспомнивший недавний разговор с Лапиным. — Закрыться от мира, сбежать с поля боя — наказание?! Если ты считаешь себя виновным, твой долг — искупить свою вину! Искупить делом, а не бездействием!