— Вот даже как, — заметил Гринберг. — Значит, вы собирались погибнуть. Но с какой целью, Артем Сергеевич?! Разве вам не нравится быть Звездным Пророком?!
— Хороший вопрос, — кивнул Калашников. — Пока не знаю, Михаил Аронович. Пока не знаю…
— Ты нам тут не крути! — прогудел Лапин, показывая на Калашникова пальцем. — Вишь, не нравится ему! А как над темой работать, ты подумал?
— Подумал, — ответил Калашников и улыбнулся. — Посмертно.
В комнате для особых совешаний повисла неуютная тишина. Сработало, подумал Калашников. Надо же, сработало!
— Вариант «робокоп», — поспешно, пока никто из собравшихся не сообразил всего сам, продолжил Калашников. — Звездный Пророк, растерзанный толпой фанатиков, возвращается к жизни в теле робота. Технотронная Церковь сохраняет Звездного Пророка, у роботов Галактики появляется харизматического вождь, а я наконец получаю возможность безбоязненно применять всяческие технические штучки — все ж таки робот, а не человек! Все было так хорошо задумано — и вдруг подпоясники…
Калашников сокрушенно покачал головой и развел руками. Придется, мол, оставаться человеком.
— Вы из двадцатого века? — Голос Неи Миноуи, как и прежде, звучал со всех сторон.
— Да, — растерянно ответил Калашников. — А почему…
— Вы христианин? — задала инопланетянка следующий вопрос.
— Я… атеист, — пробормотал совершенно сбитый с толку Калашников.
— Страна вашего рождения была христианской? — гнула свое «снежная королева».
— Ну да, — вынужден был согласиться Калашников. — Скорее уж христианской, чем мусульманской…
— Я закончила, — сообщила Нея Миноуи и выпрямилась в кресле, сделавшись похожей на мраморную статую. Калашников недовольно поджал губы — он так и не понял, что именно выясняла загадочная цэсэушница.
— Еще вопросы? — поинтересовался Гринберг.
Макаров словно нехотя поднял руку:
— У меня вопрос. Артем, ты что же, ничего не знал про подпоясников?!
— А что я должен был знать?! — возмутился Калашников. — На Конгрессе больше тысячи делегаций было, поди разберись за полдня, кто есть кто!
— Значит, не знал, — кивнул Макаров и скрестил руки на груди.
— Ну, не знал, — согласился Калашников. — А что?
— Так, ничего, — ответил Макаров.
Калашников хмыкнул и заерзал в кресле, пытаясь найти положение поудобнее.
Калашников хмыкнул и заерзал в кресле, пытаясь найти положение поудобнее. Вопросы Миноуи и Макарова сбили его с толку. Может быть, подумал Калашников, я все-таки сделал что-то не то? Но ведь пять раз пересчитывал, пять раз! Нет, твердо решил Калашников; ошибка исключена.
— Давайте высказываться, — предложил Гринберг. — А то мы до второго пункта и к вечеру не доберемся!
Неожиданно для Калашникова Макаров снова поднял руку:
— Можно я? Надо к Артему помощника приставить, вот что. Не обязательно боевого робота, но чтобы кто-то его контролировал. Я же ему в тот вечер много чего рассказывал, со слов Ями Хилла, в том числе и про подпоясников, а толку? Меня он не слушает, так может хоть официального помощника слушаться будет?
Слушаться, усмехнулся Калашников. Хорош «помощник»! А кстати, разве Макаров мне что-то про подпоясников рассказывал?
Калашников наморщил лоб, припоминая сумбурный разговор на развалинах Кремля. А ведь точно, рассказывал! Дескать, Ями Хилл на каких-то сектантов жаловался, которые машин на дух не переносят, и потому никак невозможно на них нормальный компромат составить — отбирают всю записывающую технику еще на орбите. Вот вам и подпоясники.
Семен Лапин поднялся на ноги и многозначительно откашлялся.
— Теперь я скажу, — провозгласил он и взмахнул крепко сжатым кулаком. — Нельзя так, Артем Сергеич! Запомни — нельзя!
— Да я уже и сам понял, — раздраженно огрызнулся Калашников. — Что нельзя, понял. А вот почему нельзя — до сих пор не понимаю!
— Не понимаешь? — сурово переспросил Лапин. — Вот этого — не понимаешь?
Комната уплыла в темноту, и Калашников снова очутился в до боли знакомом конференц-зале. Прямо перед ним корчился в судорогах похожий на маленького динозавра броневерец; его длинные когти скользили по глянцевому каменному полу, из приоткрытой пасти вырывались жалобные всхлипы. Калашников сморщился и попытался отвернуться — но вдруг понял, что не чувствует больше собственного тела. Да что же это такое, подумал Калашников.
Эрэс у его ног громко всхлипнул и перестал шевелиться.
— Не понимаешь? — донесся из пустоты громовой голос Лапина.
Калашников снова почувствовал под собой кресло и тут же вцепился в подлокотники. В ушах его по-прежнему звучал предсмертный всхлип броневерца.
— На самом деле его удалось спасти… — пробормотал Калашников, прекрасно понимая, что говорит ерунду. Броневерец получил смертельную рану, и причиной тому послужила речь Звездного Пророка. Его, Артема Калашникова, речь.
— Чего примолк? — участливо спросил Лапин.
— Понял, — выдавил Калашников и опустил голову. — Если бы не мои роботы… если бы меня тоже убили… черт, как же я сразу не подумал!
— Плохо, — веско произнес Лапин. — О других думать надо, не только о себе.
Надо, мысленно согласился Калашников. Да только не всегда получается. Казалось бы, все просто — «не бей, не подставляйся, не зевай!»; а на деле постоянно то подставляюсь, то зеваю. Хорошо хоть массовых убийств за мной, в отличие от Макарова, не числится.