В плане питания Лучка был приписан к одной из столовых. Жены у него никогда не было.
Кроме работы с образцами горных пород, Лучка вел различные научные исследования. В частности, изучал стихосложение и звезды. Для последнего он сконструировал прибор для разглядывания небесных тел и, выставив трубу из расселины, по ночам наблюдал за небом. Этот прибор, который называли «скелепоп», в свое время произвел на колобашек такое сильное впечатление, что даже послужил основанием для прозвища Лучки. Желающим он позволял посмотреть сквозь скелепоп на звезды. Увиденное многих ошеломляло.
Среди добытчиков Лучка имел своих агентов. Как только в процессе горнодобывающих работ в породе открывалась пустота, заполненная кристаллами, Лучку немедленно оповещали, а работы приостанавливали. Ученый появлялся почти мгновенно с набором стареньких инструментов. Осматривал пустотку. Если он просил помочь — добытчики охотно пособляли. Ни один бригадир не решался против этого возражать. Лучка вынимал образец и бережно уносил к себе в музей, прижимая к животу, а пустотку тотчас проходили и оставшиеся кристаллы спускали в отвалы.
Несмотря на внешнюю хрупкость, Лучка Скелепоп обладал огромной физической силой и мог пронести, если потребуется, очень тяжелый образец на весьма длинное расстояние.
Вот к этому-то выдающемуся колобашке и решил направить пришельцев бригадир Гугуница.
Несмотря на внешнюю хрупкость, Лучка Скелепоп обладал огромной физической силой и мог пронести, если потребуется, очень тяжелый образец на весьма длинное расстояние.
Вот к этому-то выдающемуся колобашке и решил направить пришельцев бригадир Гугуница. Заодно и музей осмотрят.
Решение это созревало, пока сидели в бараке у Кадаушки. Гловач усердно строчил в толстой тетрадке, вписывая балладу за балладой. Гугуница стряпал ходатайство о зачислении в штат нового повара с испытательным сроком в два месяца. Кадаушка же разглядывала в корзине обещанный Марион «секретик» — спящего в постельке малютку-недомера.
— Он настоящий? — спросила она наконец, облизывая губы. — Живой?
— Куда живее, — отозвалась Марион.
Кадаушка склонилась над эльфиком и осторожно погладила его пальцем:
— Какой хорошенький…
Длинная судорога пробежала по телу Канделы, он выпростал из-под одеяла крылышки и забил ими.
— Графиня Зора! — завопил он тонким голоском. — Нет!..
Кадаушка отдернула руку. Малютка-недомер сел на кроватке, натянул одеяльце, прикрывая волосатую грудь, и капризно произнес:
— Меня укачало… А почему темно? Я желаю порхать над цветами в пронизанной светом оранжерее… Чтоб без сквозняков. Мне кажется, меня продуло. О, где он, прекрасный юноша, что спасет меня от злого прострела, натерев мне спинку пахучими мазями?
— Какой забавный, — сказала Кадаушка.
— У меня кончается мед, — заявил Кандела. — Кто эта гарпия? Уберите ее. И вообще, мне надоел ваш мед. Где вы, прелестные ароматные цветы? Где дыхание луговых трав?
Марион закрыла корзину крышкой и затянула ремни. Из корзины еще некоторое время доносилось сердитое ворчание, но затем оно стихло.
Помолчали.
— Да, — сказала наконец Кадаушка, — вот у тебя действительно секретик.
— Твой лучше, — утешительно произнесла Марион.
Кадаушка только отмахнулась:
— А, что я не знаю, как бывает? Вот встанет мой компанчик на ноги — и все, не нужна ему больше Кадаушка… Мне бы только доучиться, — она показала на книги, — а так… Кому я такая сдалась, без образования?
Марион обняла ее, чувствуя неловкость от разговора. Девушка-колобашка была маленькая, пониже Марион, но очень крепкая — мышцы рук и спины как каменные, так что у Марион от этих объятий что-то хрустнуло в боку.
Гугуница закончил наконец писать и вручил Кадаушке листок.
— Передай Кавардану, пусть насчет повара решительно поставит вопрос перед руководством. Я ему тут написал, что разбрасываться квалифицированными кадрами — верх безответственности.
Кадаушка засияла.
— А потом возвращайся на объект. А ты, добытчик, — Гугуница обернулся к Иоганну Шмутце, — должен хорошенько выспаться, покушать и набраться сил. Когда ты сможешь приступить к работе? Как на твой взгляд?
— Постараюсь… — ответил Шмутце.
— Ну что, добытчики, — продолжал Гугуница, — пойдем сейчас в музей… Эх, еще бы начальство не видело… Ладно, — он махнул рукой, — выходим.
За пределами барака, как по заказу, им моментально встретился добытчик Кавардан. Он стоял с листком бумаги и хмуро изучал его. Гугуница узнал свою докладную с ходатайством и досадливо поморщился. Завидев бригадира, Кавардан взмахнул листком:
— У меня к вам разговор, бригадир Гугуница!
— У меня к вам — тоже, но нельзя ли его отложить? Я сопровождаю группу добытчиков в наш музей.
Кавардан окинул пришельцев рассеянным взглядом.
— В музей — это хорошо, что в музей, — проговорил он, — вот это правильно, что в музей. Можете ведь проявлять разумную инициативу, когда хотите! Все ведь можете.
— Вернусь часа через два, — сказал Гугуница. — А насчет повара подумайте. Кстати, это идея всего работающего коллектива. Стоило бы поддержать.
И поскорее ушел, оставив Кавардана в раздумьях.
Гугуница вывел отряд из промышленной зоны, и теперь их путь пролегал по жилым кварталам подземного города колобашек. Это был большой и очень красивый город, освещенный газовыми фонарями. Кое-где в толще скал имелись световые колодцы, откуда врывались на площади и проспекты лучи дневного света. Их использовали преимущественно для освещения выдающихся памятников архитектуры — зданий правительства, Горного Университета, монумента «Помни, Рудознатец!» и нескольких других. Многоэтажные дома, наполовину вырубленные в скале, наполовину пристроенные, исключительно каменные, выглядели грандиозно и вместе с тем изысканно. Между шероховатых булыжников стен можно было видеть небольшие изразцовые или мозаичные панно, выполненные с большим изяществом. Черепица крыш была разноцветной, наличники окон обрамлены вырезанными из камня цветами или обсыпаны самоцветной крошкой. В воздухе висел запах каменной пыли, который воспринимался как утонченное благовоние.