От тени волнами наползала тоска. Она была очень могущественной, эта тоска, в ней охотно тонула душа, и жизнь начинала казаться опасным и бессмысленным занятием. Мир как бы подвис над бездной, держась на тонкой ниточке. Пугающая вечность была повсюду. И повсюду надвигалось сожаление по каким-то неясным вещам.
— Морок, — прошептал Гловач и взял несколько бессвязных аккордов на лютне.
Заслышав музыку, тень заскреблась на полу, засучила ногами и хрипло, длинно застонала. Лютня умолкла.
Ни Кадаушку, ни Гугуницу, похоже, тоской не задевало. Напротив, колобашки относились к тени с деловитым состраданием.
Напротив, колобашки относились к тени с деловитым состраданием.
Людвиг покинул безмолвно трясущую головою Гиацинту и опустился перед тенью на корточки. Закусив губу, стал рассматривать ускользающее лицо — оно вдруг показалось ему знакомым.
С тенью тоже что-то происходило. Завидев Людвига, она сперва замерла, съежившись, а потом принялась корчиться и закрывать лицо руками. Но сквозь ладони все равно просвечивали глаза, толстый нос и бледные губы.
— Я тебя знаю, — сказал тени Людвиг.
— Знаю… — глухо отозвалась тень.
— Он повторяет все слова, — объяснила Кадаушка, видимо, хорошо изучившая повадки своего питомца. — Смотрите! — И громко произнесла: — Планы по добыче — с опережением! Добытчик! Береги чистоту своей шахты!
— …с опережением… — прошептала тень. — …шахты…
— Смотри на меня! — прикрикнул Людвиг.
Тень послушно уставилась на него, не отнимая рук от лица.
— Я герцог Айзенвинтер. Узнал меня? — допытывался Людвиг.
— Узнал… меня… — бормотнула тень.
— Не «меня», а «вас, ваше сиятельство»! — сказал Людвиг. — Не прикидывайся тут губинцом.
— …губинцом…
— Ну, давай: «вас, ваше сиятельство»!
— …сиятельство, — послушно сказала тень.
— Ты — Иоганн Шмутце, — внушительно произнес Людвиг. — Королевский повар. Так? Повтори!
— …повтори…
— Иоганн Шмутце!
— Шмут…це… — пролепетала тень и вдруг воюще зарыдала.
— Слыхал? — крикнула Кадаушка. — Вот так он и плакал в забое. Что же я должна была бросить его там? Засыпали бы — и всех дел. Вспоминай потом.
— Может быть, он и хотел умереть, — сказала Гиацинта.
— Так вот в кого они на самом деле превратились, — шептала Марион. — Вот кем они стали…
Слезы текли по ее щекам.
Граф Мирко, борясь с тошнотой, зарылся в платья и притаился, как мышь. Чувства страха или тоски были для него совершенно внове. Он даже не подозревал, что совершенно здоровому человеку может ни с того ни с сего сделаться так скверно.
— Держать у себя это существо в качестве домашнего любимца довольно неосмотрительно, — заметил Штранден с деланным спокойствием.
— А куда я его дену, по-вашему? — тотчас окрысилась Кадаушка. — Его больше никто не берет.
— А начальство с докладными лезет, — добавил Гугуница, зевая. — Этот бедолага им, видите ли, трудности создает. Я-то знаю, чего они на самом деле добиваются. У них на лице написано, особенно у Кавардана. Сперва они его изымут — якобы для выяснения, а потом потихоньку спустят в отвалы.
— За что? — спросила Марион. — Это несправедливо!
— Вот именно! — подхватила Кадаушка. — Что он им сделал, такой несчастненький? Он же мухи не обидит! И на доброту отзывчивый.
Я его молоком кормить пыталась, он, правда, кушать еще не может — слабенький… Но смотрит так преданно!
— За что? — протянул Гугуница. — Объясняю просто и доходчиво. Этот рыдалец, — он кивнул на тень, — тут как живой упрек. Мол, что же вы творите, добытчики?! Огнедум-то страшными делами ворочает. Будто мы не в курсе! Слушок такой и раньше шел. А теперь — вот, полное и стопроцентное доказательство. И чем он его так, хотелось бы знать? Ядом или радиоактивно?
— А еще бывает промывание ума, — быстро вставила Кадаушка.
Не обращая на нее внимания, бригадир с горечью продолжал:
— А мы с этим Огнедумом еще какие-то «добрососедские отношения» поддерживаем! Оно нам, конечно, выгодно, да разве на одной только выгоде мир стоит? Вот вам и проблема: то ли отдать этого начальству, то ли предъявить добытчикам и потребовать, чтобы традиционные отношения с Огнедумом были пересмотрены. Радикально… — И он опять устало зевнул.
— Я им его не отдам! — заявила Кадаушка. — Вот пусть что хотят со мной делают! Он такой доверчивый, такой беззащитный…
Тень повара между тем во все глаза глядела на Людвига, раскачивалась из стороны в сторону и завывала.
— А помните теней, которые охотились на тень оленя? — заговорила Мэгг Морриган. Все обернулись к ней. — Они не выглядели так ужасно, так… безнадежно.
— Интересная проблема, — согласился Штранден. — И вполне возможно, что у нее есть очень простое решение.
— Проще не бывает, — сказал Людвиг. — Он находился почти в самом эпицентре несчастья. А те охотники — как и я, к примеру, — на краю. Их меньше задело. Приблизительно как барсуков… Бедный мой Иоганн! Какие ты готовил, бывало, суфле из паприкосов! Какие ростбифы! А гуппелькаки — их-то ты помнишь? Фаршированные, в скляре и по-охотничьи!
— Значит, и король… — начала Марион, но не смогла договорить. У нее разом онемели пальцы на руках и ногах, едва только она попыталась представить себе, какая же участь постигла короля Ольгерда. Ведь это он, несчастный Ольгерд, принял на себя главный удар Огнедума! Марион всхлипнула, чувствуя, как погружается в черную пучину.