— Дубрава!
Девушка с распущенными волосами тем временем уже добралась до второй дверцы, которая уводила фигурки Хоровода Любви обратно в комнату с часовым механизмом. Ей оставалось только открыть ее и войти внутрь. Но то ли дверца не открывалась, заржавев за долгие годы, то ли девушка по какой-то причине медлила — только весь пестрый отряд остановился, выстроившись на карнизе, и стал чего-то ждать.
И вдруг над площадью медленно поплыл первый удар колокола.
— Это невозможно, — прошептал Огнедум.
На карнизе возникла наконец десятая фигура — молодого человека в дерюжном балахоне. Лесовик сердито глянул на него, а тот в ответ улыбнулся.
Запел второй колокол, тоньше и мелодичнее первого. Третий отозвался бархатисто. Воздух наполнился звуками. Фальшивя и перебивая друг друга, колокола, казалось, вопили от радости.
А потом, перекрывая их нестройный хор, понеслись тяжелые басовые удары:
— Бом-м!.. Бом-м!..
— Взять их! — сквозь зубы приказал Огнедум своим охранникам.
— А подкрепление? — осведомился один из них.
— Судя по всему, подкрепление не придет, — сказал Огнедум.
— Луки бы сюда, — прищурился один из «факелов». — Мы б их враз сняли!
— Можно войти через здание и столкнуть их с карниза, — предложил второй. — Пока они тут выстроились, ровно на параде, мы их, как цыплят…
— Бом-м!.. Бом-м!..
— Быстрее! — крикнул Огнедум.
Оба «факела» бросились к зданию, где прикрывал своих товарищей граф Мирко. О дальнейшей судьбе огнедумовых охранников ничего не известно.
Восемь ударов. Девять.
Пан Борживой еле держался на карнизе. Стена словно выталкивала его грузное тело. Гловач кричал сквозь колокольный звон:
— Держитесь, мой добрый господин! Держитесь!
А в воздухе сверкали и переливались перья, взмахивали сильные золотые крылья, лирообразно развевался птичий хвост, сильные лапы с загнутыми когтями притягивались к пышному животу, а в вихре этого оперенного света мелькало узкое женское лицо с дикими глазами.
— Бом-м! — упал одиннадцатый удар.
— Людвиг! — во всю глотку закричал король Ольгерд. — Я здесь!
Огнедум повернулся к королю и безмолвно схватил его за горло.
В этот миг крошечное существо, отчаянно трепеща крылышками, слетело с карниза и всем тельцем ударило Огнедума в нос, а затем с победным кличем взмыло вверх и уселось на плечо мужчины в балахоне.
Из носа хлынула кровь. Ошеломленный, Огнедум выпустил Ольгерда.
Прозвучал последний, двенадцатый, удар колокола.
Поднялся ветер. У-у, какой это был сильный ветер! Везде он побывал, повсюду заглянул, сдул пыль с домов и клумб, проветрил головы горожан, вскипятил в колодцах стоячую воду, так что она вдруг наполнилась веселящими пузырьками, прогнал над городом быстрый дождик, чтобы умыть его, а потом, проделав все эти дела, вернулся на площадь и раздул полы длинного пальто у человека, который неведомо как появился на крыше ратуши прямо над часами.
Это был высокий человек в мятой черной шляпе и развевающемся пальто до пят. Больше ничего разглядеть было нельзя, потому что солнце светило ему в спину. Нависая над площадью, как туча, он начал смеяться, орать и палить из хлопушек, которые одну за другой выдергивал из-за пояса.
Едва только завидев эту странную фигуру, Огнедум, как ужаленный, отскочил от Ольгерда и заметался по площади. А человек на крыше размахивал руками и палил, целясь в энвольтатора. При каждом хлопке Огнедум чуть приседал и тоненько вскрикивал.
Тем временем фигуры Хоровода Любви одна за другой начали исчезать за второй дверцей.
В комнате с часовым механизмом царил прохладный полумрак. Свет проникал туда только через небольшие оконца сверху. Пахло свежим машинным маслом. И в этом полумраке трудились усердные колесики и шестеренки, старательно двигались разные там коленвалы — шур-шур! — и другие детали. Все они поскрипывали, покряхтывали, но работали исправно.
И точно так же начал покряхтывать, пробуждаясь, весь город. Одна кумушка у колодца, например, все еще скучно тянула про удачное замужество, а вторая вдруг возьми да скажи: «Свою голову тоже хорошо бы иметь на плечах!» — да и облей первую водой из кувшина! А на рынке в ответ на обычное «такую маркровь поискать» двухсотлетний покупатель с ужасом посмотрел на ссохшиеся комочки бывших овощей и спросил тихонечко: «Что это, а?» Продавец замолчал, перевел взгляд на свой товар и вдруг страшно закричал, прижав к ушам ладони. Неподалеку от казармы молочница внезапно дала боевому «факелу» крепкую затрещину и, грохоча деревянными башмаками, убежала. И такое творилось повсюду!
Среди «факелов» тоже забродили самые странные слухи. Открылось, что командир «Пламядышащего» покончил с собой. В предсмертной записке он обвинял себя в предательстве. Это произвело сильное впечатление на средний и младший командный состав, и каждый из офицеров, проходя мимо, плюнул на тело капитана. Командование принял на себя в этот трудный час младший лейтенант Отвага. Он приказал всему личному составу незамедлительно вернуться в казармы и занять там оборону. Нескольких наиболее надежных «факелов» отправил в город — сообщить остальным об отмене увольнительных и собрать данные об обстановке.