— Такую маркровку еще поискать…
— Дорого просишь…
— Такую маркровку еще поискать…
— Дорого просишь…
Этот торг они вели уже двести лет. Каждое утро сходились на площади, становились по обе стороны прилавка — и начинали.
Там же, на рыночной площади, Мирко увидел первых огнедумовых стражей. Гомункулусы находились в увольнении. Шлем набекрень — аж на ухе, пояс болтается, рубаха выпущена из штанов — такими шатались они по рынку и забавлялись вовсю. Переворачивали, например, лотки, а потом смотрели, как тени тщетно пытаются собрать рассыпавшиеся по мостовой иссохшие шарики, столетия назад бывшие капустой, свеклой, яблоками. Руки теней проскакивали сквозь предметы, не в силах ухватить их. Тени чуть слышно хныкали и что-то лопотали, мелко тряся головой. Это ужасно веселило гомункулусов.
Один надрывно горланил:
Давайте выпьем за друзей,
За тех, которые смелей,
За тех, которые в бою
Сложили голову свою!
Давайте выпьем, выпьем за друзей!
За кровь врага, за смерть его,
За трупы и за воронье,
За то, чтоб пал в бою мой брат,
Чтоб миновал всех нас субстрат,
Давайте выпьем, выпьем за друзей!
Двое обсуждали вопрос, который, судя по всему, их очень занимал.
— Тенька — она тоже разная бывает, — говорил один, со шрамом через все лицо. — Ты слушай старших. Я из пробирки уж третий год как и жизнь за все сиськи успел пощупать. Есть такая тенька, сквозь которую рука насквозь проходит. Еще год-десять — и все, рассыплется в труху. А есть какие ничего, можно ухватить.
Второй сдавленно хихикал.
Из любой части города был виден замок — он как будто парил над ним, вознося высоко над черепичными крышами свои башни и узорные зубчатые стены. В былые времена с этих стен улетали в небо воздушные змеи самого удивительного и нарядного вида, а с высокого балкона по торжественным дням король Ольгерд кричал в особую трубу слова приветствия и одобрения своим подданным.
Мирко долго кружил по разным переулочкам, силясь отыскать тот, что выводит на центральную площадь — где часы Косорукого Кукольника; но вместо этого вдруг разом вынырнул из клубка улиц, словно спица из вязанья, и очутился рядом с замковым рвом. Теперь это была довольно глубокая канава, сырая и захламленная.
Впервые за много поколений один из Захудалых графов стоял лицом к лицу с твердыней Огнедума. Старая кровь медленно вскипала в жилах юноши. Этим замком владели его предки. Один из них до сих пор злостраждет в страшном плену — может быть, как раз в той высокой башне, что словно стягивает к себе все тучи. В окне, за причудливым стрельчатым переплетом, что-то зловещее вспыхивало и гасло. Мирко стиснул пальцы в кулаки и пониже наклонил голову, чтобы только не выдать себя раньше срока.
Мирко угадал правильно: Огнедум действительно находился в башне. Рядом с низкой тахтой в жаровне пылали угли. Рваная мантия с облезлой меховой опушкой плохо согревала энвольтатора, а в замке было холодно.
Перед Огнедумом стояли навытяжку двое «факелов». Один из них был женщиной. Выглядели оба не лучшим образом: ладная форменная одежда разорвана и заляпана, лица разбиты в кровь, опухли и отекли.
Выглядели оба не лучшим образом: ладная форменная одежда разорвана и заляпана, лица разбиты в кровь, опухли и отекли.
Огнедум молчал, шевелил пальцами над жаровней, впитывая ими тепло. Оба «факела», как положено по уставу, следили за ним глазами.
Наконец энвольтатор произнес:
— Так.
Из рукава его мантии выпал нечистый листок, исписанный каракулями. «Факела» переглянулись, мужчина чуть раздул ноздри. Огнедум взял листок двумя пальцами и поболтал им в воздухе.
— Полагаю, вам известно содержание этого документа.
Сгустилось неприятное молчание.
Потом «факел»-мужчина сказал:
— Нет, властитель.
Огнедум поднял бровь:
— Так уж и нет? Что ж, ознакомлю вас, раз вы у меня такие неосведомленные. — И прочитал: — «Сим довожу до сведения, что вследствие неусыпности обнаружено преступное нарушение присяги, выразившееся в даче лжеприсяги «факелами» друг другу, что недопустимо согласно устава, пункт два-б. А именно: «факел» Лихобор говорил «факелу» Лютояре (женскаго полу), что «я твой навеки». А также и другие возмутительные вещи. Причем она принимала их как командир и в свою очередь давала клятвы. Во имя Пламени Дум Его! Вечно и до крови преданный властителю — Бдительный Служака».
Листок сам собою юркнул обратно в рукав.
— Итак, — зловеще произнес Огнедум, — это правда?
— Мы не нарушали присяги, — выговорил Лихобор.
— Ты полагаешь? — переспросил Огнедум. — Ты полагаешь, что ничего не нарушал? И пункт два-б — тоже? «Не признай над собою командира сверх положенного от начальства»? Так, кажется, в уставе?
«Факел» молчал. Энвольтатор сплел пальцы. Расплел их. Огладил бороду.
И закричал:
— Я вас обоих!.. В субстрат!..
— Это ваше право, властитель, — сказал «факел». — Но мы не нарушали.
Огнедум вскочил и навис над «факелами», как огромная растрепанная курица.
— Я создавал вас бессердечными! — орал энвольтатор. — У вас нет такого органа, которым любят! Единственное чувство, которое вы способны испытывать, — это безграничная преданность! Мне! Мне! И никому другому!
— И своим боевым товарищам! — выкрикнула Лютояра, перебивая Огнедума.