Очередное воинское соединение — бунчук Жженый — возглавляемый капитаном Паленым, отправлялось сегодня в Захудалое графство. Огнедум любил эти волнующие минуты прощания с войсками. Все они, творения его рук, шли умирать за него. В свой последний час, корчась в агонии где-нибудь на скалистом уступе, с арбалетной стрелой в животе, задыхаясь от зловония собственной гангрены, они будут благословлять его имя!.. От одной только мысли об этом у Огнедума сладостно ныло в груди.
Во дворе казармы уже выстроился черный четырехугольник. При виде главнокомандующего капитан Паленый вытянулся, молодцевато приблизился. В кратких, но выразительных словах он доложил о полной готовности бунчука Жженого бесстрашно сражаться и, если понадобится, — умереть.
Огнедум благосклонно выслушал и в свою очередь заверил бунчук и его командира в своей неизменной любви, обещал регулярно энвольтировать, снабжать продовольствием и боеприпасами и вообще не оставлять вниманием.
— Погибшим — слава, живым — почести! — этим девизом завершил он свое напутствие.
Бунчук выступил в поход сразу после прощального обеда. Вещмешки были приятно отягощены сухарями, фляжками с вином, медицинскими пакетами, свежими портянками, сигнальными арбалетными стрелами, испускающими при поджигании столбы желтого дыма, и другими полезными вещами. На каждом бедре топорщились мечи и кинжалы, на плечах лежали красавицы-гизармы. С пояса свисали железные шары на цепях, на тяжелых сапогах позвякивали шипы. Высоко в небе развивалась хоругвь с изображением золотых языков пламени. Ослепительно сверкали на солнце медные трубы. Сотни ног вздымали пыль, сотни лиц были закутаны до самых глаз платками.
Ослепительно сверкали на солнце медные трубы. Сотни ног вздымали пыль, сотни лиц были закутаны до самых глаз платками.
На марше переговаривались кратко, по существу.
— Надеюсь, мы покончим с мятежом.
— Говорят, у них там развитие пошло не в ту сторону. Рождаются без головы. Лицо — на животе. Кишечник укорочен, поэтому все время голодны.
— Иди ты!..
— Мне точно рассказывали. Да я и сам видел. Еще в «искрах» ходил, мне старослужащий показывал. Сам нарисовал.
— Я всегда говорил, что они ублюдки.
— Ублюдки как есть. У них даже униформы нет. Иные вообще ходят в юбках.
— Иди ты!..
— Чтоб меня рассубстратило! Точно говорю вам: с голым задом. «Искры» — и те смеются. Кто знает, конечно.
— Ну, ребята, это…
— Черное — благородно, почетно, я так считаю.
— Да ладно тебе, мы все так считаем.
— А эти-то, раньше, — как попугаи: нацепят плащик там желтенький, рубашечку красненькую, штаны какие-нибудь белые, а сверху перья, и думают, что так воинственно.
— Иди ты!..
— Клянусь колбой! Мне дурачок один рассказывал.
— Какой дурачок?
— А я теньку отловил. Весь расфуфыренный, только облезлый. Он сам говорить не может, только все повторяет за тобой. Я ему: «Ты рыцарь?» А он: «…рыцарь…» Я ему: «Болван ты расфуфыренный!» А он: «…расфуфыренный…» Умора, одно слово.
— Иди ты!..
За день бунчук Жженый покрыл расстояние от столицы до Синей реки, где и разбили лагерь. До вражеской территории оставалось еще несколько переходов, поэтому укреплений строить не стали, а заночевали прямо на голой земле.
На рассвете утробный вой длинных изогнутых труб пробудил бунчук ото сна. В косых, слепящих лучах восходящего солнца солдаты Огнедума быстро проделали весь комплекс армейской гимнастики, подкрепили себя выкрикиванием девиза «Наше будущее — слава!!!» и выступили в поход, грызя на ходу каменные армейские сухари. Настроение было приподнятое.
Переправлялись через Синюю реку на пароме, который обслуживался двумя инвалидами из легендарного бунчука Неистребимый. Эти двое — однорукий и одноглазый — все, что осталось от Неистребимого. Они сохранили хоругвь бунчука и за этот подвиг не были отправлены на переработку в субстрат.
Капитан Паленый отсалютовал героям, как старшим по званию, после чего бунчук, развернув хоругви, поднялся на паром. Инвалиды поглядывали на бойцов с каким-то неприятным сожалением. Капитан Паленый не мог знать о том, что он — одиннадцатый по счету командир, который дает себе слово по возвращении доложить Огнедуму о ненадежности и тайном вольномыслии ветеранов-инвалидов. Десяти предшественникам Паленого эта возможность так и не представилась.
Оказавшись на правом берегу Синей реки, Жженый повернул на северо-запад и по хорошо утоптанной дороге отправился прямиком к отрогам гор Захудалого графства.
Эта территория уже считалась опасной, поэтому на ночлег останавливались строго на местах прежних стоянок, где руками бесчисленных солдат-предшественников были возведены прямоугольные стены с палисадами и дозорные башни по углам. Крепости тянулись вдоль всей дороги. Некоторые из них были сожжены.
Некоторые из них были сожжены.
На третий день марша впереди начали расти горы. Постепенно дышать становилось труднее, кое у кого даже закладывало уши. Самым неприятным были ущелья по краям дороги. Воинский инстинкт вопиял на каждом шагу, в каждой груди: «Опасность, возможность засады, опасность!».
При виде крутых горных склонов в строю заговорили удивленно: