— Эй, кто сказал, что феи больше не прилетают в этот лес? — закричал он. — Пусть меня завялит Старый Хыч, если это не фея!
С дерева, медленно кружась, начали осыпаться цветы. Голубые и белые, с пышными, уже увядающими лепестками. На этих цветах, как на ковре, стояла фея и лучезарно улыбалась.
Гловач оказался прав: обыденные слова, эти бедные оборванцы, затасканные и засаленные, словно базарный пятак, плохо приспособлены для того, чтобы говорить о феях. Она не просто была юной, и даже не просто вечно-юной. Она принадлежала к тому миру, где вообще не применимы человеческие мерки, и на ее лице лежал отблеск иной зари.
Гиацинта вцепилась в руку Марион, сама не замечая, что делает ей больно. Впрочем, и Марион не обратила на это внимания. Обе во все глаза смотрели на фею. Кандела обеими руками схватился за щеки, присел и тихонько завыл. Зимородок заметно побледнел под загаром. Пан Борживой и Гловач преклонили колено. Все застыли на месте, не в силах оторвать взгляда от прекрасного видения. Один только брат Дубрава поспешил навстречу фее, заранее протягивая руки.
Улыбаясь, фея оперлась о его руку и сошла на землю.
— А вас я раньше не видела, — дружески обратилась она к Дубраве.
— А я сюда раньше и не захаживал, — ответил брат Дубрава.
Фея глубоко, счастливо вздохнула:
— Наконец-то в Смарагдовый лес вернулись люди.
Фея глубоко, счастливо вздохнула:
— Наконец-то в Смарагдовый лес вернулись люди. Как мне называть вас, милый мальчик?
— Дубрава.
— Дубрава? Как это мило! Вам никогда не говорили, что у вас красивое имя?
Рука об руку, как в медленном танце, они двинулись по краю поляны, обходя ее кругом. Фея вовсю расточала улыбки и интересовалась решительно всем.
— А тот благородный рыцарь — он кто? А лютнист рядом с ним? Кажется, у него лютня из чертогов фей? Мне что-то о нем рассказывали… А тот старик, который так храбро обнимает босоногую женщину? Он, кажется, счастлив? Вы замечали, милый Дубрава, как счастье красит человека? А вон то милое чумазое дитя? У нее, кажется, за поясом игрушка… Какая славная девочка! И до сих пор играет в игрушки? Как это трогательно, правда? И та девушка рядом с ней — разве не красавица? У нее глаза как васильки… Бедняжка, зачем она только себя изуродовала? С длинными волосами ей куда лучше…
Они ходили и ходили по кругу, фея сыпала вопросами — брат Дубрава едва успевал отвечать, — а остальные путешественники по-прежнему стояли в неподвижности.
Поймав недоумевающий взгляд Дубравы, фея опять засмеялась:
— Вас, наверное, удивляет, что мы с вами тут ходим, а они так и не шевелятся?
— Признаться, да.
— Ну так идемте к ним. Я тут немножко набедокурила. Для них прошла всего минута, а для нас с вами, думаю, полчаса.
— Да, идемте, — сказал брат Дубрава. — И пожалуйста, не бедокурьте больше. Нам нужно попасть за Синюю реку до первого снега.
— Ну хорошо, хорошо, — фея с притворным раскаянием вздохнула, — не буду.
Спустя мгновение застывшие люди ожили и окружили фею. Она протягивала руку для поцелуя, дружески трепала по плечу Марион и Гиацинту, а с Мэгг Морриган обменялась торжественным рукопожатием.
— Меня называют Изола Упрямая Фея, — представилась она. — Все остальные давно перестали прилетать сюда. А я — нет. Я привыкла к этому лесу, и не каким-то вздорным обстоятельствам выгонять меня отсюда! Пока в королевстве Ольгерда остается хотя бы одна фея — остается и надежда. Я так считаю.
— И все эти двести лет вы прилетали сюда одна-одинешенька? — спросила Марион.
— Нет, конечно. Поначалу нас, таких упрямых, было целых семнадцать. Но последние сто лет я действительно одна.
— Какая жертва! — прошептала Гиацинта. — Как вам, должно быть, здесь тоскливо… День за днем, в полном одиночестве… И так — целое лето… Брат Дубрава! Может быть, пригласить ее в наш город?
Упрямая Фея обратилась к Гиацинте:
— Я уже говорила Дубраве, что длинные волосы тебе пошли бы больше, девушка с васильковыми глазами. Видишь ли, феям не бывает скучно. Я — это целый мир. Я ношу с собой время, как женщины носят мелкие вещицы в сумочке. Скучный месяц пролетает быстро, как час, а счастливый час может растягиваться у меня на месяц. Хочешь, я возьму тебя в другое время, и ты вернешься сюда с уже отросшими волосами? Правда, я обещала твоему брату не бедокурить, но мы его очень-очень попросим.
— Какому брату? — удивилась Гиацинта. — Мой брат умер за несколько месяцев до моего рождения!
— А это кто? — Фея показала на Дубраву.
— Это? Брат Дубрава.
— Вот видишь! — Фея тихонько засмеялась и взяла Гиацинту за руку.
Гиацинта почувствовала себя легкой. Такой легкой, будто наглоталась мыльных пузырей. Ни за какие блага мира она не согласилась бы теперь выпустить теплую ладонь феи. Все в Изоле восхищало Гиацинту: и ярко-медные волосы, копной падающие на плечи, и молочный оттенок кожи, и синее шелковое платье старинного покроя с очень низким вырезом на груди и спине, и стрекозиные крылья, растущие между лопаток, и босые ноги, очень маленькие и узкие…
— А мы нашли переливающийся обруч, — сказала Гиацинта. — Это не ваш?
— Вроде бы, нет, — ответила фея. — Скажи-ка мне, ты не влюблена?