— И чем глубже будем заходить, — добавила Мэгг Морриган, — тем больше странного повстречаем.
— Как-нибудь справимся, — сказал Штранден.
Удивительное дело — лесная жизнь пошла философу на пользу. Его длинное костлявое лицо загорело, обветрилось и даже приобрело своеобразную мужественную привлекательность.
Удивительное дело — лесная жизнь пошла философу на пользу. Его длинное костлявое лицо загорело, обветрилось и даже приобрело своеобразную мужественную привлекательность.
В противоположность ему, Вольфрам Какам Кандела утратил за эти дни всю свою респектабельность. Добропорядочная физиономия приобрела нездоровый желтоватый оттенок, хорошая одежда в поразительно короткие сроки засалилась и оборвалась. Он совершенно перестал за собой следить, оброс неряшливой щетиной и вообще был грязен.
Освальд фон Штранден неожиданно произнес, обращаясь к брату Дубраве и нимало не заботясь о том, что разговор слышат остальные:
— Разрабатывая теорию и изучая историю счастья, я пришел к любопытному выводу. Вам как практику это было бы любопытно.
— Практику чего? — удивился брат Дубрава.
— Счастья, разумеется. Несчастные люди часто становятся добычей зла. И прежде, чем мы сунемся в логово Огнедума, необходимо решить то, что я условно называю «проблемой Канделы».
— Не вижу проблемы, — огрызнулся Кандела.
Не обращая на него внимания, Штранден продолжал:
— Он обладает всеми признаками, как внешними, так и внутренними, глубоко несчастного человека, несомненно, приверженного злу. Посмотрите, как он опустился. Это указывает на полностью атрофированные жизненные цели. Попросту говоря, их у него нет. В дальнейшем это может сильно нам повредить.
— Вы предлагаете избавиться от него? — спокойно спросил брат Дубрава.
— Я потому и называю это «проблемой», — объяснил Штранден. — Избавиться от этого господина было бы идеальным решением задачи. Но, к сожалению, я знаю недовольных.
— Да, — подтвердил брат Дубрава. — Я против.
— Может быть, оставить его здесь? — предложил Штранден. — Пусть возвращается в Кейзенбруннер.
— К сожалению, на сделку с совестью я пойти не могу, — вздохнул брат Дубрава. — Оставшись в лесу один, Кандела быстро погибнет. Поэтому придется тащить его с собой. А вы с Мэгг Морриган не спускайте с него глаз.
— Я не понимаю! — вскипела Гиацинта. Она слушала весь разговор с неослабевающим вниманием, но молча, и ворвалась в него совершенно неожиданно. — Я не понимаю, как можно столько времени тратить на всякую гадость, вроде «внутреннего мира» господина Канделы, когда кругом такая потрясающая красота! Вы по сторонам-то хоть смотрите?
Лес, в котором они оказались, был необыкновенно красив. Осины, чуть тронутые осенью, чередовались с почти синими елями. В густой зеленой траве, как золотые монетки, поблескивали первые опавшие листья. Между стволов вспыхивали на солнце паутинки.
— А ведь это, пожалуй, Смарагдовый лес, — произнес Зимородок.
— Что еще за Смарагдовый лес? — спросила Гиацинта.
— Если я не ошибаюсь, во времена короля Ольгерда именно сюда прилетали феи.
Гловач остановился как громом пораженный. Зимородок так и не понял, что выражал взгляд лютниста: страх или отчаянную надежду.
— Ты думаешь, они там? — спросил он немеющим языком.
— Кто? Феи? Вряд ли. Когда-то они проводили здесь целое лето, а теперь… Сам подумай: что им тут делать? Предаваться скорбным воспоминаниям? Нет, мне кажется, это не в их характере.
Впрочем, кому я рассказываю! Ты, в отличие от меня, знаешь фей не понаслышке.
Гловач тяжело вздохнул:
— Да, это правда. Скуки да тоски они не выносят.
Девица Гиацинта подскочила к Зимородку, цепко ухватила его за локоть и повисла, как чугунное ядро.
— Зимородок, миленький, лапушка! Сходим на ту поляну? Пусть там даже ни одной феечки нет, все равно сходим, а? Просто поглядим, где они были.
Зимородок хмурился, отворачивался, пытался освободиться.
— В самом деле, — сказал брат Дубрава. — Почему бы нам туда не заглянуть? Что мы теряем?
— Время, — пробормотал Зимородок. — И вообще, мне кажется, там слишком грустно.
— Красота всегда печальна, — изрекла Гиацинта. — Самые красивые мелодии всегда немного грустные.
— Не всегда, — возразил Гловач.
Гиацинта смутилась лишь на мгновение.
— Ну… иногда.
Никто толком не знал, где находится поляна фей в Смарагдовом лесу. Но искать ее было вовсе не обязательно. Феям принадлежал весь лес. Здесь каждое дерево, каждая полянка берегла память о них, об их легких шагах, нежных прикосновениях. Неуловимый аромат их присутствия сохранился до сих пор: тут между деревьями слегка покачивались на слабом ветерке качели, там с ветки свисал проволочный каркас для гирлянды, под кустом в мягком мху переливался всеми цветами радуги тоненький венчик, упавший с чьих-то волос… Даже этих немногочисленных свидетелей оказалось достаточно, чтобы у Мэгг Морриган заблестели глаза, а Марион разрумянилась и сделалась ужасно серьезной.
— Клянусь, мы освободим эту землю! — произнесла Марион и топнула ногой. — Феи вернутся сюда!
Штранден неожиданно обнял Мэгг Морриган и неловко поцеловал ее куда-то в ухо.
И тут с дерева послышался нежный смех. Вместо того, чтобы отпрянуть от лесной маркитантки и сделать вид, что «ничего не было», Штранден покрепче обнял Мэгг Морриган и весело посмотрел наверх.