— Почему? — поразилась Марион.
— Потому что дура, — твердо сказал Мирко.
— Кто дура? Элиза? Ты ведь ее не знаешь!
— Королевы не слушают кухарок, — пояснил Мирко. — И графини их тоже не слушают… Это я так, на всякий случай.
— А если обед?
— Ты ведь сейчас не про обед говоришь, верно? «Элиза то, Элиза се…» Я еще когда вы у отца гостили заприметил. Ты — королева, а кухарка тебе советует, как любить, на каком основании верить или не верить людям, как себя вести и о чем думать…
Марион молчала, потрясенная. Никто еще не разговаривал с нею так… Никто не учил ее всерьез быть королевой. Людвиг, пока был игрушкой, обращался к ней «ваше высочество», но ведь любая игрушка — вассал ребенка, так чему тут удивляться? Для Зимородка она была чудачкой, для брата Дубравы — сестрой, но Дубраве и лягушка сестра… А прочие? Разве кто-нибудь из ее спутников видел в ней будущую владычицу королевства и сердца Ольгерда? Молодой граф Мирко был первым, кто по-настоящему в нее поверил. И в то, что освобождение Королевства Пяти Рек — не за горами…
Она всхлипнула в темноте. Мирко сжал зубы и покачал головой.
— Совсем уморилась, — пробормотал он. — Я бы этому Огнедуму всю бороду по волоску выщипал!
Неожиданно Лучка Скелепоп замедлил шаг, а потом и вовсе остановился и, светя лампой, принялся что-то разглядывать впереди.
— Что случилось? — спросил Зимородок. Он передал свою лампу Гловачу и подошел поближе к проводнику.
Лучка выглядел совершенно спокойным. Он даже не запыхался.
— Ничего, — ответил он Зимородку. — Просто знакомые места кончились. Здесь я впервые.
Зимородок посмотрел на Лучку с плохо скрытым восхищением.
— Пещера, — произнес Лучка задумчиво. — И сквознячком потянуло. Сдается мне, добытчик, что скоро мы будем у цели.
— Хорошо бы, — пробормотал Зимородок.
Лучка чуть усмехнулся:
— Притомились?
— Врать не стану.
Лучка снова пошел вперед, пробуя каждый шаг.
От усталости Марион засыпала прямо на ходу. Сквозь наваливающуюся вату она досадовала на Мирко — зачем тащит ее куда-то.
Спустя недолгое время путешественники уже стояли посреди небольшого пещерного зала, скромно украшенного в одном месте сталактитами. Возле стены, подальше от узкого прохода, откуда действительно тянуло свежим воздухом, притулились две странные фигуры. Они были неподвижны. Вокруг опустошенной сердцевины — изъятой, словно ее нарочно выскоблили — кое-как еще держалась ветхая, покрытая густым слоем пыли оболочка. Под этой пылью до сих пор можно было разглядеть два печальных лица — юноши и девушки. Однако при первом же прикосновении они рассыпались в прах.
— Какая смерть! — проговорила Гиацинта, поворачиваясь к Людвигу.
Герцог Айзенвинтер сморщил свое круглое веселое лицо в трудной для него гримасе страха, и слезы быстро запрыгали по его щекам.
— Это ужасно! Ужасно! — повторял он.
Герцог Айзенвинтер сморщил свое круглое веселое лицо в трудной для него гримасе страха, и слезы быстро запрыгали по его щекам.
— Это ужасно! Ужасно! — повторял он.
— Думаю, нам лучше держаться подальше от этих останков, — произнес Штранден. Он силился сохранять бесстрастный тон, но его голос все-таки подрагивал. — Мне думается, вдыхать эту пыль небезопасно.
— А что, если мы опоздали? — вопросила Марион уныло. — Вдруг там уже все такие?
Пан Борживой сильно сопел в темноте и переминался с ноги на ногу. Ему хотелось незамедлительно броситься в бой. Кровавый.
— Нет, — сказал брат Дубрава. — Вспомни Иоганна Шмутце. Все не так уж безнадежно.
— А как же эти? — Марион кивнула на горстки праха. — Что заставило их исчезнуть?
— Я знаю, — проговорила Гиацинта, — я знаю!
Все обернулись к дочери Кровавого Барона. А она, решительно тряхнув белокурыми кудрями, вдохновенно заговорила:
— Они любили друг друга, юноша и девушка. В ту роковую ночь отправились они в пещеру, чтобы насладиться ее таинственными чудесами. Здесь и настигло их подлое колдовство. В одно мгновение заставило оно их испытать то, что для любящего сердца наиболее страшно: полное разочарование в Любви. И не успели они понять, что это всего лишь злой морок, как любящие их сердца разорвались от горя. А колдовство делало свое дело, развоплощая их тела…
Марион тихо заплакала.
— Ну нет! — закричал Мирко, выпрыгивая вперед, как зверь. — Хватит слез! Эдак и мы выберемся наверх дохлятиками… Давай-ка, музыкант, шпарь плясовую!
Гловач, не возражая, принялся скучно брякать на лютне. Мирко закружил по пещере, совершая странные и дикие прыжки. Это продолжалось некоторое время, затем молодой граф остановился, отер пот с лица и сердито оглядел остальных. Мрачное вдохновение покинуло дочь Кровавого Барона. Марион и Людвиг перестали плакать, а у Штрандена больше не дрожали губы.
— Давайте спать, — предложил брат Дубрава. — Завтра предстоит тяжелый день.
И он развязал походный мешок, чтобы достать одеяло.
Но долго еще не удавалось им заснуть. Только Лучка Скелепоп погрузился в безмятежный сон, едва растянулся на тощем одеяле, которое одолжила ему Мэгг Морриган, да Гловач, истомленный частой необходимостью играть и петь, преодолевая себя, вдруг вывалился из реальности и рухнул в тревожные грезы.