— Иду! — крикнула Марион и, сунув Людвига за пояс, побежала к костру.
У костра, кроме знакомых лиц, находился гость — очень крупный барсук. Он расположился у огня и непринужденно кушал утиное крылышко.
— А вот и наша Марион, — пробасил пан Борживой. Вид печеной утки привел его в благодушное настроение.
Барсук благосклонно кивнул девочке и произнес:
— А с вами, очаровательная малышка, мы, кажется, еще не знакомы. — И, не переставая жевать, слегка наклонил голову. — Бобо Гостомысл, собственной персоной.
— Вы хотели сказать — «к вашим услугам»? — съехидничала Марион. — Ведь так, кажется, принято говорить?
Барсук небрежно отмахнулся передней лапой:
— Какая, в сущности, разница! Этикет никогда не был моей сильной стороной.
— Да уж! — фыркнула Марион. Она намеренно уселась подальше от гостя и старалась пореже смотреть в его сторону. Ее взбесило обращение «очаровательная малышка».
Барсук между тем непринужденно разглагольствовал:
— С падением режима Ольгерда все воспряло! Оно воспирало и раньше, но с падением — воспряло окончательно и бесповоротно. Эпоха утеснений и притеснений — это, знаете ли, наследство. Окровавленная память поколений. Лучшие, наиболее мыслящие — те истреблялись. Память зайцев, пушного зверя и других мыслителей — сплошная кровавая брешь… э-э… Вы, кажется, не любите утиную кожу? Позвольте, я доем, — обратился барсук к Штрандену, после чего, заполучив желаемое, продолжал с набитым ртом: — Истребляли! Потери невосполнимые. Все самое умное, прыгучее, наиболее упитанное и пушное — все падало жертвой. Все падало и падало… К счастью, кровавый режим истребил сам себя. Пожрал-с. За двести лет вы — первые люди, посетившие наш лес. Вы должны знать правду.
— Что вы имеете в виду, говоря о «правде»? — уточнил Штранден.
Барсук тонко улыбнулся, насколько искусство тонко улыбаться вообще доступно барсукам:
— Правда, милостивый государь, она же истина — одна.
— Не смею возражать, — улыбнулся и философ. — Но какого аспекта бытия касается та правда, которую мы непременно должны знать?
— Мне кажется, я видел там, у молодой девушки, сухарики. Вы не могли бы передать мне пару штук? — Барсук доброжелательно прищурился на Марион.
— Облезешь, хомяк, и без сухариков! — сказала Марион с вызовом.
— Что ж! — вздохнул барсук и покровительственным тоном добавил: — Непонимание — мой обыкновенный удел. Так вот-с, правда заключается в том, что кровавый режим Ольгерда пал. Расцвела свобода. В том числе искусства. Нет больше загонщиков, нет растленных охотников с их лошадьми и собаками, их подручные разбрелись и одичали. Ничто не мешает.
— А что с ними стряслось, с охотниками? — осведомился пан Борживой. — Барсуки да зайцы разогнали, что ль?
— Между прочим, ирония здесь неуместна, — холодно ответствовал барсук.
— Местной дичью было принято судьбоносное решение о строжайшем запрете на любые охотничьи действия. Кстати, эти утки являются браконьерством.
— А-а… — протянул Зимородок. — Так вот чем они являются…
— А вы что думали?
— Я думал, это просто утки.
— В нашем сложном, неоднозначном мире ничто не бывает «просто», — назидательно заметил барсук.
— Конечно, коллегиально принятое решение значительно продвигает вперед любое дело, — согласился Освальд фон Штранден, — но вы же не станете отрицать, что даже самое благородное начинание должно быть подкреплено чем-то более существенным…
Барсук потянул себя за ус.
— Не следует недооценивать интеллектуальные возможности… э… дичи. Наше постановление целиком и полностью поддержал Глухонемой Шибаба. И после того, как он принял свое историческое решение, именно мы контролируем переправу.
Атмосфера вокруг костра мгновенно изменилась. Понимая, чем это вызвано, барсук откровенно наслаждался.
— Так вы поможете нам пере… — возбужденно начал было Гловач, но закончить фразу ему не удалось — Зимородок случайно облил его горячим чаем. Брат Дубрава спокойно спросил барсука:
— Кто такой Глухонемой Шибаба?
— О, это глыба! Это мощь! Это скрытый интеллект! Двести лет непрерывных размышлений — и ни одного пророненного слова! Кто знает, какие процессы происходят…
— Следовательно, он живет в реке, — невозмутимо сказал брат Дубрава, хотя это никак не явствовало из бессвязного описания мощного интеллектуального потенциала Глухонемого Шибабы.
Тем не менее брат Дубрава не ошибся.
— Именно! Именно в реке и именно под водой, — с жаром подхватил Бобо Гостомысл. — Это, знаете ли, когда смотришь сверху… Там в глубине ворочается… гигантское… интроверт, настоящий интроверт.
— А что такое интроверт? — спросила Марион.
— Это когда все внутри, — объяснил Штранден.
— Кишки? — уточнил Гловач.
— Чувства! — сердито сказал философ.
— А как раньше осуществлялась переправа? — осторожно осведомился Зимородок. — Я хочу сказать, до принятия судьбоносного решения?
— Вы будете удивлены! — вскричал барсук. — По спине. Иначе — никак. Водовороты, течения. Сами понимаете…
— Но как вам удается, — продолжал расспросы Зимородок, — как вам удается уговорить Шибабу всплыть и подставить спину переправляющимся? Ведь он, насколько я понял, глухонемой. Каким образом он вас понимает?