За синей рекой

Тут из платьев показалось перекошенное лицо графа Мирко.

— Играй! — крикнул он Гловачу.

Лютнист в ужасе затряс волосами:

— Я не могу!

Мирко заскрежетал зубами:

— Пан Борживой!

Старый рыцарь из Сливиц чуть встрепенулся — он как-то раскис, утонув в бессмысленных, изъязвляющих душу воспоминаниях.

— Пан Борживой! Велите ему играть! Прикажите, сударь!

— Как я прикажу? — вяло спросил Борживой. — Музыка должна быть в сердце, а коли ее там нет…

Одним хищным движением Мирко переместился к Гловачу и показал лютнисту отражение его собственного носа в длинном кинжале.

— Пой, — зашипел молодой граф.

Гловач осторожно провел по струнам. Лютня отозвалась нехотя и глухо. Гловач скучно вывел: «На лугу, лугу зеленом…»

— Пой что-нибудь старое, — сказал Людвиг. — Совсем старое. «В долине реки Одинокой три феи гуляючи шли…» — эту знаешь?

— Приблизительно, — сказал Гловач.

— Совсем старое. «В долине реки Одинокой три феи гуляючи шли…» — эту знаешь?

— Приблизительно, — сказал Гловач. И запел, фальшивя и спотыкаясь на каждой строке.

Тень перестала завывать. Начала прислушиваться.

— Ой! — сказала Кадаушка и быстро вытащила из-под книг толстую тетрадку в замусоленном сером переплете. Она сунула тетрадку Марион и зашептала ей в самое ухо: — Перепишешь мне слова?

— Какие слова? — удивилась Марион.

Кадаушка перелистала перед ней тетрадку. Страницы оказались густо исписаны разными почерками и разрисованы цветами и красавицами в причудливых нарядах.

— Видишь? Тут разные песни и стихи — какие нравятся…

Гловач закончил петь про фей и с отвращением прокашлялся.

— Не могу я, — повторил он.

— Теперь «Прекрасный цветок приколола к груди», — безжалостно приказал Людвиг.

Гловач устремил жалобный взгляд на Борживоя, но тот лишь безвольно повел плечами. Гловач снова запел. Мирко сверкал глазами, зубами и кинжалом.

— Я потом попрошу Гловача, — шепнула Марион Кадаушке. — Он тебе десять тетрадок испишет.

— Не обмани! — сказала Кадаушка и вздохнула мечтательно и жадно.

Тень Иоганна Шмутце безмолвно внимала пению. Затем — в силу своей искаженной природы — принялась тихонько вторить: «…и белой рукою она… устами прижалась к устам… и только цветок в будуаре один…»

— Еще! — сказал Мирко, когда песня закончилась. — Давай веселую.

К колодцу Катрин за водою пошла —

Ах, синее, синее небо! —

Ведра же с собою она не взяла —

Ох, это синее небо! —

завел Гловач уже менее мрачно. Лютня по-прежнему фальшивила, однако все же не так отчаянно.

Песня влекла за собою тень повара, и тот подпевал, подпевал — страдая, с трудом. Язык словно бы отказывался участвовать в песенке, однако та же самая сила, что некогда предала Иоганна Шмутце в полную власть уныния и лишила его собственной воли, сейчас вымогала у него следующие слова:

В ту пору и Мартин пошел на покос —

Ах, синее, синее небо! —

С собою не взял он ни вил, ни кос —

Ох, это синее небо!

Третья песня пошла еще легче. Припев

Долгоносик, долгоносик,

Наш зелененький дружок!

исполняли все хором. Кадаушка при этом хлопала себя по коленям.

С тенью явно происходили изменения. Она перестала корчиться и ерзать по полу, словно в погоне за собственным ускользающим телом. Лицо больше не расплывалось — утвердилось в постоянстве. Правая рука стала менее прозрачной, чем левая. И пел Иоганн Шмутце, повар его величества, попадая в такт и почти не сбиваясь. Во время исполнения пятой или шестой песни он вдруг произнес:

— Ваше сиятельство!

И пал головою на руки сидящего рядом Людвига.

Все разом замолчали. Людвиг неловко положил ладонь на макушку повара.

— У меня есть конфеты! — вспомнила Кадаушка. — Кто хочет?

Никто не отозвался.

— Кто хочет?

Никто не отозвался.

Гловач произвел бессмысленный проигрыш и дал лютне отдых.

Брат Дубрава тихо сказал:

— Душно. Можно открыть окно?

— Шумно будет, — пояснила Кадаушка. — Разговаривать не сможем из-за грохота.

Брат Дубрава покорился, задышав часто и мелко.

— Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло? — спросила Кадаушку Гиацинта и указала подбородком на тень Иоганна Шмутце.

— Что? — удивилась Кадаушка.

— Он вспомнил! Сам! Начал обратно воплощаться! Заговорил!

— Он и раньше говорил иногда, — обиделась Кадаушка. — Без посторонних — очень даже говорил… Иногда. Что вот вы его за дурачка совсем держите! Он, между прочим, умный! Просто всем завидно, что у меня такой милый компанчик! И в бараке все — тоже! «Подобрала уродца и возишься», — передразнила она кого-то малосимпатичного. — А у самой заячья губа. О себе бы беспокоилась.

В этот момент бригадир Гугуница открыл глаза и бодро, как не спал, произнес:

— Ладно, добытчики. Время-то идет, а работа стоит. Предлагаю решить вопрос на собрании всего коллектива.

— Мало ли что они там нарешают, — возразил Борживой. — Удумали! Все умные стали, как я погляжу. Раньше так не делалось. Что пан скажет — то и хорошо. Нет уж. Нет у меня доверия. А предлагаю вот что: мы этого повара, значит, забираем, а вы нам еще дайте провожатого до Огнедумова царства. Чтоб мы у него, проклятого, прямо под носом выскочили!

Он сделал хищный финт рукой, словно сворачивал шею кому-то незримому.

— Еще чего! Забрать у меня! — рассердилась Кадаушка.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121