Пан Борживой заворочался, потом сел.
— Ух! — молвил он. — Чую, быть сегодня сече!
И толкнул в бок Гловача.
Музыкант страдальчески сморщился во сне, вытянул губы трубочкой и пискляво застонал.
— Вставай! — рявкнул пан Борживой. — Опять всякую дрянь во сне видишь?
Гловач чуть приоткрыл веки. В мутном глазе плескалась паника.
— Лютня! — шепнул он немеющими губами.
— Вот твоя лютня! — сказал Борживой и вложил инструмент ему в руку.
Гловач прижался щекой к деке. Задышал успокаиваясь.
— Мне снилось, что ее съели, — объяснил он. — Что этот Огнедум нафаршировал ее какими-то липкими фруктами, облил жирным соусом — и жрет…
— Это к удаче при игре в карты, — сказал Штранден. — Ты играешь в карты, Гловач?
— Да ну вас всех, — обиделся Гловач.
— Завтрак готов, — объявила Мэгг Морриган.
— Добрая весть, коли говорят: «Пора есть!» — изрек пан Борживой. — А где Мирко?
Сын Драгомира VIII спал, как подобает юному богатырю, — беспробудно и безмятежно, однако при известии о завтраке сразу же вскочил.
— Я вот что думаю, — начал Зимородок. — Раз уж нам лезть к Огнедуму в лапы, то надо хотя бы заранее приглядеться, что там да как. В каком состоянии находятся горожане. Может, они уже все давно огнедумовцы и вовсе не желают, чтобы мы их спасали. Может, им и с Огнедумом неплохо живется.
— В подобных делах мнения черни никто не спрашивает, — заметил Борживой.
— Да я не о мнении, — отмахнулся Зимородок. — Я к тому, что лучше бы выяснить, стоит ли нам вообще рассчитывать на поддержку.
— Не стоит, — сказал брат Дубрава. — Видел Шмутце? Они там все еле ноги таскают.
— Зимородок прав, — неожиданно вмешался граф Мирко. — По уму стоило бы сперва разведать… Я так думаю, что надо мне сходить.
— Почему именно тебе? — спросил Людвиг. — Я местный уроженец, придворный, мне и город знаком, и королевский замок…
— А предсказание? — пылко возразил юный Драгомир. — Вот случится с тобой беда — и все, распался хоровод.
— Вот случится с тобой беда — и все, распался хоровод.
— Ты же меня и заменишь, — сказал Людвиг. — В предсказании не говорится, что, мол, герцог фон Айзенвинтер и никто другой.
— Не ходи в город без нас, — сказал Гловач Людвигу. — Пусть идет Мирко.
— Почему? — Людвиг даже задрожал, а лицо его сильно покраснело. — Вы мне не верите? Не верите, что я сумею? Тряпичной куклой до сих пор считаете?
— Любезный мой герцог, — произнес пан Борживой и торжественно возложил ладонь себе на грудь, — клянусь вам рыцарской честью, что никто из нас и в мыслях не держит таких ужасных вещей.
— Людвиг, — повторил Гловач, — ты даже не представляешь себе, что такое вернуться в родной город через пару сотен лет…
Людвиг сдался. Точнее, надулся и прекратил спор. Гиацинта что-то тихонько ему втолковывала, он мрачно жевал и думал о своем.
Иной раз попадаешь в незнакомый город — как падаешь в объятия богатой, щедрой, чуть подвыпившей хозяйки праздника. Кричит, целуя в лоб ошеломленного гостя: «Ах, какой хорошенький пришел! Налейте ему кто-нибудь вина да положите закусок, какие остались!» И вот уже он ест, пьет и в хозяйку влюблен.
Другой город посматривает холодно. Руку при встрече подаст, но тотчас и отдернет ее. Бровь при этом взведена, во взгляде явственное: «Ну-с, что тут за гусь?»
Случаются города простые и душевные, как грузчики субботним вечером; встречаются и совсем дряньские города-оборвыши, скучные и грязные, где человеку вовсе делать нечего.
А бывшая столица Ольгерда была как старинная кружевная шаль из тончайших, пожелтевших ниток. Такая шаль с виду хрупка, словно вырезана из слоновой кости, а прикоснешься — прильнет к руке и трепещет…
Мирко, закутанный в плащ, ссутуленный, волочащий при ходьбе ноги (долго обучался такой повадке, прежде чем решили, что можно безбоязненно отправить его на разведку — сойдет за тень) был смущен увиденным. Стройные башенки, балконы, забавные маленькие площади в окружении разноцветных домов — и почти у каждого на фасаде пряничный лев, или толстый мальчишка, или бородатый старик в обнимку с огромной птицей, или черепаха с винным кубком, а то и вовсе не пойми что. Все это обветшало, покрылось пылью и как будто дремало в зачарованном сне. При правлении Ольгерда люди были живыми, полнокровными, а дома — неживыми, каменными; но под властью Огнедума одушевленность размазалась между людьми и строениями, она слабенько подмаргивала из окон и с трудом сочилась из ветхой фигуры горожанина, бредущего привычной дорогой в лавку.
Горожан граф Мирко увидел предостаточно. Ни на какое восстание они, конечно, не были способны. Их прозрачные руки едва могли касаться предметов, а уста из года в год шелестели одни и те же фразы, и странно было видеть двух добрых кумушек за разговором.
— Удачное замужество — основа женского счастья… — лепетала одна, тускло глядя в одну точку.
Вторая вздыхала:
— Поди угадай…
Первая тихонько повторяла:
— Удачное замужество…
А вторая отзывалась:
— Поди угадай…
В городе графа Мирко вроде бы и не замечали. Тени бродили по старым дорогам, и ни одна новая мысль, ни одно новое впечатление не достигали их полусонного сознания.
На рыночной площади Мирко встретил теней, перед которыми на прилавках были выложены горки сморщенных, почерневших, твердых, как камень, овощей.
На рыночной площади Мирко встретил теней, перед которыми на прилавках были выложены горки сморщенных, почерневших, твердых, как камень, овощей. Один торговец монотонно переговаривался с покупателем: