— Что это с ним, Зора? — обратился к дочке граф Драгомир. — Он не расшибся?
— Поглядим, — ответила Зора и пощекотала Канделе животик.
— Оставьте… — прошептал Кандела. — Оставьте меня… Мне нужен воздух… аромат… изящное… Неужто не придет он, прекрасный юноша с цимбалом, чтобы сыграть мне песнь о неразделенной любви?
— Смешной, — сказала Зора и приподняла его за крылышко.
Кандела забил свободным крылом, пытаясь вырваться.
— Отпусти! — строго приказал девочке отец. Она не без сожаления разжала пальчики. Кандела подлетел к Драгомиру и уселся на подлокотнике его кресла.
— Я изнемогаю, — заявил он. — Эти негодяи, ваши подручные, морили меня голодом. Немного пыльцы — вот все, о чем я прошу. Мои запросы невелики — музыка, поэзия, возможно, живопись. И цветы. Цветы — всегда. Цветы — на завтрак, на обед, на ужин, на второй ужин… на полуночное чаепитие, к рассветному кексу…
— Позвольте узнать, — осторожно осведомился Драгомир, — чем вы изволите питаться в зимнее время?
Кандела выглядел озадаченным.
— В каком смысле?
— В том смысле, что зимой цветы не растут, — ответил граф.
— А что растет? — в ужасе спросил Кандела.
— Сосульки! — выпалила Зора.
— Не морочь господину-малютке голову! — остановила ее мать. — Сосульки никто не ест.
— Ну, это кто как, — бойко начала Зора, но вовремя остановилась.
Кандела был потрясен:
— Ни одного цветка? А чем же питаться?
— А чем вы обычно питаетесь зимой? — Граф начал терять терпение.
— Это моя первая зима, — объяснил Кандела. — Я еще так юн и неопытен… Так нуждаюсь в друге и наставнике… Неужто не придет он, умудренный юноша, не согреет меня светом своих лучистых глаз?
— Я думаю, мед вполне заменит пыльцу, — предложила графиня.
— Мед! — возопил Кандела в восторге. — Прозрачный, наполненный солнцем, хранящий в себе тепло и ароматы лета!
— У меня вопрос, ваша светлость, — вмешался Гойко, — нам обязательно терпеть это существо?
— Да, — сказал граф.
— Есть такая бабочка, — вмешалась Зора, — она на чем вылупится, такого и цвета. И двух одинаковых не бывает. Я их ловила, а Мирко сказал, что их надо на булавку пришпилить и засушить. Он считает, что мне пора учиться.
Он считает, что мне пора учиться. Про цветы, про насекомых всяких. А я ловила целый день и поймала двух. Я их в кулаке принесла. А Мирко говорит: «На что они сдались, такие обтруханные?» Ну, они и ушли. Они без пыльцы летать не могут. А я у них случайно всю пыльцу стерла.
Кандела побледнел, как мел, и потерял сознание.
— Опять спит, — сказала Зора. — Какой смешной! Ты его пощекоти, папа. Ты ему животик пощекоти, он и проснется. А если не хочешь, давай я.
И пока граф с сомнением глядел на одутловатую физиономию крошечного создания, девочка подбежала к нему. Кандела тотчас очнулся и в ужасе воззрился на ребенка.
— О, пощади… — прошептал он. — Убийца!
Зора обиженно пожала плечами:
— Ну и подумаешь, не очень-то и хотелось…
Граф Драгомир перевел взгляд на Зимородка:
— Он что, всегда такой был?
— Поверьте, ваша светлость, — отвечал Зимородок, — было значительно хуже.
Граф только головой покачал:
— Ну ладно, пока накормим его медом, а там видно будет.
Однако накормить Канделу оказалось делом весьма непростым. Сперва он потребовал гречишного меда, потом липового. А когда липовый оказался недостаточно прозрачным, захотел цветочного. Принесли цветочный. Малютка-недомер нашел его удовлетворительным, но затем вдруг зарыдал и стал умолять, чтобы к его одинокой трапезе присовокупили «глоток изящного».
Некоторое время горцы недоумевали, затем принесли ему вышитое полотенце. Кандела нашел его узор примитивным, хотя и не лишенным варварского очарования. Старший сын графа — Мирко — привел свою лучшую собаку. Но та, лязгнув челюстями, смертельно напугала малютку. Кроме того, она порывалась слопать мед. Собаку увели. Мирко обозвал Канделу болваном, а Кандела в полуобморочном состоянии громко всхлипывал.
Зимородок отправился на поклон к Гловачу.
— Нет, нет и нет! — закричал Гловач.
— Да ты ведь еще не знаешь, о чем я хочу говорить, — пробовал было уломать его Зимородок.
— Прекраснейше знаю.
— Пойми, он изменился. Он жаждет прекрасного. Без этого не ест.
— Чем скорее он подохнет, тем лучше, — мрачно заявил Гловач.
— У графа есть какой-то план.
— Да-да, план. Знаю. А этот крылатый сволочонок — часть этого плана.
— Я знал, что ты со мной согласишься.
— Ничего я не согласился! — отбивался Гловач, но Зимородок уже схватил одной рукою лютню, другою — Гловача за локоть и потащил в пустынный зал, где подле большого блюда с медом в безнадежной истерике лежал необходимый для решающей битвы малютка-недомер.
— Что я, единственный музыкант в этом замке? — трепыхался Гловач.
— От песен здешних горцев он помрет вернее, чем от арбалетной стрелы, — объяснил Зимородок.
Гловач сдался. Гловач стал бледен. Гловач отобрал лютню у Зимородка, уселся на твердый стул с крошечным сиденьем и неудобной прямой спинкой и заиграл. При первых звуках музыки Кандела перестал всхлипывать. Судороги постепенно прекратились, и наконец малютка окреп настолько, что сумел даже приподнять голову.
— Кто здесь? — пролепетал он.
— Кто здесь? — пролепетал он. — Чей прелестнейший голос возвратил меня к жизни? Неужели это не сон, и сейчас я увижу его — прекрасного юношу с подругой-лютней, стройного, как… э… как называется то дивное дерево, которое стройное?