— Защита Шлеминзона? — заговорил третий. — Да это просто манная каша! Ты пробовал когда-нибудь проводить финт с поворотом и туше в пируэте «Взлетающей Цапли»? Только шпага тут не подходит. Нужен двуручник.
— «Взлетающая Цапля» — это для женщин, — фыркнул первый. — Слишком много уверток и финтов. «Пряморазящий Медведь» — роскошный стиль! Лаконичный. Точный. Выразительный. Короткий прямой выпад — и груда мяса!
— «Медведь» имеет свои недостатки, — возразил четвертый. — Если противник не сражен наповал, остается опасность, что сила инерции увлечет тебя вперед и оставит незащищенными левый бок и спину.
— Не «Пламенным» бояться смерти! — сказал первый презрительно.
Третий задумчиво произнес:
— Говорят, горцы предпочитают нападать из засады.
Кстати, не знаете — скоро нас отправят в Захудалое графство?
— Это стратегическая информация, — отрезал первый. — Хватит с нас и того, что нам знать положено. Я, например, знаю, что с вами за Огнедума пойду в огонь и в воду. Мне этого достаточно. — Он слегка повернулся в жидкости, несколько раз шлепнул тонкими ручками и замер. Его не вполне сформировавшееся сморщенное личико приняло горделивое выражение.
— Кстати, господа, — произнес четвертый, — я тут анализировал поведение каждого из нас и сейчас почти уверен, что шестой номер развивается в женщину.
— Я и сам над этим напряженно размышлял, — признался шестой.
— И как? — заинтересовался первый. — Что ты чувствуешь?
— Пока ничего, — сказал шестой. — Информации недостаточно. Считаю половую принадлежность несущественной. Я такая же «искра Огнедума», как и все остальные. И утонуть мне в околоплодной жидкости, если я не мечтаю умереть за нашего главнокомандующего!
— Отлично сказано! — воскликнул первый. — Наше завтра — слава!
— Наше сегодня — служба! — подхватил второй.
— И честь — наше всегда! — заключил шестой.
Тем временем Огнедум вернулся, поставил на полку пустую колбу. «Искры» замолчали. Огнедум окинул их рассеяным взглядом, затем подошел к столику с едой и пощелкал по скатерке пальцами:
— Кофе, будь добра.
Скатерть никак не отреагировала. Огнедум хватил по ней кулаком:
— Я тебя на портянки пущу! Кофе, живо! У меня вдохновение.
Скатерть напряглась, встав колом, закряхтела и породила большой стакан с мутным, резко пахнущим желудями напитком. Огнедум подхватил его, глотнул, сильно сморщился и направился к рабочему столу. Субъекты синтезированной жизни благоговейно наблюдали за ним.
Энвольтатор откопал в груде бумаг несколько неряшливо исписанных страниц, внимательно перечитал их и придирчиво вымарал несколько строк. Затем быстро, словно гоняясь за ускользающей мыслью, записал:
«Конечная гибель — как это, должно быть, смешно. Веселый конец света…»
Он задумался, обвел несколько раз жирной линией букву «а» в слове «света», затем нарисовал кособокий цветок, колбу и искаженную яростью рожу. Отпил желудевого кофе. Решительно приписал:
«Груды окровавленных тел — о сволочь! сволочь! Как ты преследуешь меня! Подонок, мразь! В моих объятьях все слова, все смыслы утрачивают первоначальное значение. Веселье тлена, радость разложенья — всего лишь красивые названья. Солнце воли моей взойдет над обновленным миром».
Он отбросил перо, прикрыл глаза ладонью и прошептал:
— Как это прекрасно!
Он встал, еще раз оглядел зреющих в колбах гвардейцев, на сей раз подолгу задерживая на каждом пронзительный взгляд. Млея от благоговения, творения Огнедума тупили взоры. Огнедум усмехнулся и широким шагом вышел из лаборатории.
По дороге в казарму энвольтатор решил заглянуть в тронный зал. Ольгерд… Жалкая фигура, недостойная даже презрения. Вот он, жмется к подножию трона… Огнедум остановился, чтобы полюбоваться на поверженного соперника.
Превращенный в тень, Ольгерд был одет по-прежнему в белое, но теперь его покрывал грязноватый серенький налет.
Полупрозрачное лицо сохраняло растерянное выражение. Движения стали неуверенными, трусливыми и быстрыми, как у мыши, всякое мгновение готовой спрятаться. Тоска, сожаление, ускользающие воспоминания — все это истерзало короля.
При виде Огнедума король шарахнулся в угол и замер там, прижавшись к стене. Однако нечего было и надеяться, что Огнедум его не заметит. Великий энвольтатор замечал все и всех. Он уселся на трон, вольготно развалившись и свесив с подлокотников локти. Тень короля Ольгерда настороженно наблюдала за ним.
— Хвала тебе, Огнедум Всесведущий! — напыщенно произнес Огнедум.
Губы короля шевельнулись, и он глухо повторил:
— …тебе… Всесведущий…
— Громче! — приказал Огнедум.
— Громче… — прошептал Ольгерд.
— Светоч науки, синтезатор жизни, славься, Огнедуме, воссиявый аки солнце!
Лицо Ольгерда исказилось, а губы послушно задвигались:
— …Огнедуме… аки солнце…
— Воцарение свое предувевый… Ну, повторяй же, болван безмозглый!
— …болван безмозглый… — прошелестел король.
Огнедум хлопнул ладонями по подлокотникам трона.
— И впрямь болван! Ну, повторяй, — и энвольтатор заговорил громко, раздельно, сопровождая каждое слово хлопком ладоней: — Ольгерд — дурак над дураками! Надутый пузырь! Червяк пред мудрецом! Пыль под его ногами!
Король-тень эхом повторял каждое слово. Огнедум хмыкнул, буркнул: «Так-то лучше» и широким уверенным шагом направился в сторону казарм. Когда дверь за его спиной закрылась, король тоскливым взором поглядел туда, где только что был Огнедум, и еле слышным эхом повторил: «…лучше…»