Кадаушка посмотрела на пришельцев лукавым взором и спросила:
— Будете кушать или сразу пойдем?
Марион хотела сказать: «Сразу!», но Мэгг Морриган ее опередила:
— Конечно, сперва надо бы всем поесть.
Кадаушка уселась на лавку и с готовностью предоставила гостье разливать огненный суп — кипящий, как лава, густой и убийственно перченый. Сидр пришелся как нельзя кстати. У бригадира Гугуницы добродушно заалел нос и взгляд окончательно утратил цепкость. Пан Борживой проснулся, Гловач приободрился, Марион взяла себя в руки, Людвиг стал озабоченно хмуриться, Гиацинта отрешенно прихлебывала суп и молчала, Мэгг Морриган хлопотала у кастрюли, Штранден любовался на Мэгг Морриган, Зимородок ел и одновременно с тем думал, брат Дубрава поглядывал на Кадаушку и Гугуницу со спокойным любопытством.
Наконец брат Дубрава сказал:
— В чем же провинилась добытчик Кадаушка?
Девушка тряхнула короткими косичками:
— Лично я не считаю себя виноватой. И бригадир Гугуница — тоже.
— Мы — тем более, — заверил брат Дубрава.
Кадаушка навалилась грудью на стол.
— Оно плакало в темноте! — выпалила она. — А я что, должна была, по-вашему, пройти мимо?
— Нет, — твердо сказал брат Дубрава. — Равнодушие не в характере добытчика.
— Именно! — девушка торжествующе блеснула глазами. — Ну, я и взяла его к себе. Под кровать. А теперь они хотят, чтоб я какие-то объяснительные писала. Что я, дура? «Ты, говорит, напишешь объяснительную по факту и так далее, а я на основе твоей объяснительной напишу докладную» — ну не губинец ли? — а потом меня переведут в забой или вообще на штрафные… Я ему говорю: «Сам пиши, если делать нечего, а у меня работа стоит!» А он: «Пока не напишешь, будешь тут сидеть!» Ну не губинец ли?
— Губинец, — согласился брат Дубрава. — А кто это «оно», которое плакало?
— Секрет, — сказала Кадаушка.
— Кстати, — заявила Марион, — у нас тоже есть с собой один секрет.
— Ну и что? — спросила Кадаушка.
— А то, что если ты покажешь свой секрет, мы покажем свой.
— Может быть, твой секрет ничего не стоит!
— Может быть, твой тоже!
— Ну нет, — сказала Кадаушка, — мой секрет что надо. Гугуница вон видел. Скажи им!
Гугуница кивнул.
— Наш секретик тоже прелесть, — заверила Марион. — Жалеть не будешь.
— Погладить дашь? — спросила Кадаушка.
Марион кивнула. По лицу Гловача расползлась при этом ехиднейшая ухмылка.
«Секрет» Кадаушки помещался в бараке, где она занимала койку, отгороженную, как и прочие, ветхой пыльной занавеской и фанерными перегородками.
На перегородке висели платья Кадаушки и выгоревший раскрашенный портретик, в котором не без труда можно было узнать Изолу — Упрямую Фею. На полу лежала стопка книг. Жесткая кровать, забранная солдатским одеялом с венком из засохших листьев в изголовье составляла единственный предмет мебели.
— Садитесь, — махнула рукой Кадаушка и первая плюхнулась на кровать. Удивительным образом все гости сумели разместиться на этом аскетическом ложе. Только Гловач предпочел сидеть на полу, скрестив ноги, да граф Мирко остался стоять, притиснутый к вороху платьев, свисающих с перегородки, как плющ.
— Ну надо же, — заметил Людвиг, — ты работаешь среди драгоценностей, а живешь…
— Ну? И как я живу? — взъелась Кадаушка.
Людвигу сразу стало неловко.
— Небогато, — пришла ему на помощь Марион.
— А зачем мне богатство? — пожала плечами Кадаушка. — Мне жить интересно и весело, а это подороже всяких сапфиров!
Тут из-под кровати донесся тихий, но отчетливый звук — долгий, с раздирающими сердце всхлипами. Гости замерли в безотчетном страхе. Кадаушка, гибко перегнувшись, заглянула под кровать.
— Выходи, — ласково позвала она. — Выходи, компанчик мой. Тебя здесь никто не обидит.
Повисла тишина. Кадаушка, болтая косичками, еле слышно нашептывала кому-то, а этот кто-то шелестел и вздыхал. Наконец девушка выпрямилась и торжествующе оглядела остальных.
— Выходит! — объявила она.
Из-под кровати медленно выбралось исхудавшее серое существо. Оно ползло на четвереньках, с усилием выволакивая тонкие трясущиеся ноги. Потом упало, тяжело переводя дух. Марион с ужасом увидела сквозь полупрозрачное тело крашеный пол и краешек пестрого плетеного коврика.
— Тень! — выдохнула она.
Тень села на полу и обратила к собравшимся лицо. Все его черты как бы расплывались, не имели ясности контуров. Они напоминали не вполне застывшее желе.
Тень обозначала мужчину лет сорока, может быть — пятидесяти, одетого в лохмотья когда-то многоцветного камзола. Оторванные галуны лохмотьями болтались на обшлагах, один рукав висел на нитке. Батист рубашки истончал и сделался серым от многолетней грязи. На ногах кое-как еще держались башмаки с бантами.
Тень барахталась на полу и тихо хныкала.
Гиацинта зажала ладонями уши. Кадаушка глядела победоносно: она гордилась своей находкой. Гугуница норовил заснуть, но на кровати было тесно, и он никак не находил, где пристроить голову. Брат Дубрава несколько минут смотрел на тень, полуоткрыв рот, а затем вдруг позеленел, закатил глаза и начал грузно оседать. Он упал бы на пол, если бы пан Борживой не послужил тому естественной преградой, а Мэгг Морриган не нахлопала бы его ладонями по щекам.