— Пронумеровано, — сказал он. — Совсем как комикс.
— Просто их так много. Я бы потеряла счет.
«Сон про самолет #13» более или менее пересказывал сновидение про конец света, увиденное Розой. Никого из людей, кроме нее, на земном шаре больше не осталось, и она вдруг обнаружила, что летит в розовом гидросамолете к острову, населенному разумными лемурами. Впрочем, помимо основного сюжета там имелась уйма всякой всячины — например, что-то вроде графического саундтрека, построенного на образах, связанных с Петром Чайковским и его произведениями (не говоря уж об изобилии продуктовой тематики), — но в этом, как понял Джо, как раз и была вся соль. Вся история рассказывалась посредством коллажа, картинки для которого в основном были вырезаны из журналов и книг. В частности, там присутствовали образы из учебников по анатомии — вскрытая мускулатура человеческой ноги, картинное объяснение перистальтики. Роза где-то откопала старую книгу по истории Индии, и многие лемуры ее сновидного Апокалипсиса имели головы и спокойные, ровные взгляды индусских принцев и богинь. Ею также была капитально раздраконена кулинарная книга по морепродуктам, отчего страницы сонника изобиловали цветными фотографиями вареных ракообразных и цельных рыбин с застывшими взглядами. Порой Роза давала поверх картинок какой-то текст, для Джо совершенно бессмысленный; несколько страниц содержали почти исключительно ее затейливый почерк, проиллюстрированный, так уж получалось, коллажем. Там имелось несколько карандашных рисунков и диаграмм, а также сложная система иллюстративной маргиналии, напоминавшей существ, бродящих по краям страниц средневековых книг. Джо начал читать, усевшись в кресло у стола, но довольно скоро, сам того не заметив, встал и принялся расхаживать по комнате. Опять же сам того не заметив, он наступил на мотылька.
— Это должно занимать многие часы, — сказал он.
— Да, часы.
— И сколько таких ты сделала?
Роза указала на раскрашенный сундук в ногах кровати.
— Уйму.
— Это прекрасно. Восхитительно.
Джо сел на кровать и закончил чтение «Сна про самолет #13», а потом Роза спросила его, чем он занимается.
Впервые за целый год Джо, под напором Розиного интереса к его работе, позволил самому себе счесть себя художником. Он описал часы, вложенные в обложки, расписывая детали на бортах и стабилизаторах генератора смертельной волны, с математической точностью искажая и преувеличивая перспективы, разрисовывая Сэмми, Джули и остальных, делая пробные фотографии для фиксации правильных поз, раскрашивая сочные языки пламени, которые, как следует напечатанные, словно бы пожирали гладкую тушь и бумагу самой обложки. Джо рассказал Розе про свои эксперименты с кинословарем, про ощущение эмоционального пика панели, а также про бесконечно растяжимый и сжимаемый временной промежуток, что лежал между панелей страницы комикса. Сидя на замусоренной мотыльками кровати Розы, Джо вновь ощутил мучение и вдохновение тех дней, когда вся его жизнь вращалась только вокруг искусства, когда снег падал как вступительные фортепианные ноты к «Императорскому концерту», когда шевеление в брюках напоминало ему об одном пассаже из Ницше, а толстый, исполосованный красным шмат краски на картине в иных отношениях неинтересного Веласкеса пробуждал в нем голод к куску сырого мяса.
В какой-то момент Джо заметил, что Роза смотрит на него со странной аурой предвкушения или страха, и умолк.
— Что случилось?
— Лампедуза, — ответила она.
— Какая лампедуза?
Глаза Розы расширились, пока она ожидала — в предвкушении или в страхе. Затем она кивнула.
— Ты имеешь в виду остров?
— Ах! — Роза обвила руками его шею, и Джо опрокинулся на кровать. Мотыльки рассеялись по сторонам. Сатиновое покрывало махнуло его по щеке, точно крыло мотылька.
— Ох! — невольно вырвалось у Джо. А Роза пристроила раскрытые губы к его губам, шепча невразумительную фразу из своего сонника.
— Эй! Але! Джо, ты там?
Джо резко сел.
— Вот черт.
— Это твой брат?
— Мой кузен. И партнер. Я здесь, Сэм, — откликнулся Джо.
Сэмми высунул голову из-за двери.
— Привет, — сказал он. — Черт, извините. Я просто…
— Она медсестра, — сказал Джо, испытывая странную вину, словно он неким образом предал Сэмми и теперь должен был оправдать свое присутствие в Розиной комнате. Он показал Сэмми свой вправленный палец. — Видишь, она его вылечила.
— Угу, вот класс. Привет, я Сэм Клей.
— Роза Сакс.
— Послушай, Джо, я тут это самое… в общем, я просто подумал, не готов ли ты уйти из этого… прошу прощения, мисс, но я знаю, что вы здесь живете и все такое, но… черт, из этого паскудного места.
Джо видел, что Сэмми не на шутку чем-то расстроен.
— А что случилось?
— Да кухня…
— Кухня?
— Ну да. Она черная.
Роза рассмеялась.
— Черная, — подтвердила она.
— Не знаю, Джо. Знаешь, я просто… просто хотел вернуться домой. Взяться за работу над той ерундовиной. Хотя это самое… извини. В общем, забудь. Ладно, увидимся.
Сэмми повернулся и вышел. В отсутствие Джо он пережил странный опыт. Пройдя через танцевальный зал и миниатюрную оранжерею, Сэмми вышел на кухню особняка, стены и пол которой покрывал сияющий черный кафель, а столы — не менее черная эмаль. Там также толпилось немало народу. Надеясь найти место, где он сможет хоть ненадолго остаться один и, если повезет, воспользоваться туалетом, Сэмми завернул в большую мясную кладовую. Там он наткнулся на невероятное зрелище того, как двое мужчин — причем каждый из них, со сновидной нелепостью, был в галстуке и усах — сжимают друг друга в страстных объятиях. Усы неистово переплетались, и это почему-то напомнило Сэмми виденную им в детстве картину того, как матушка применяет его расческу к щетке для платья.
Усы неистово переплетались, и это почему-то напомнило Сэмми виденную им в детстве картину того, как матушка применяет его расческу к щетке для платья.
Сэмми быстро дал задний ход из кухни и пошел искать Джо. Ему до смерти хотелось прямо сейчас отсюда уйти. Конечно, он знал про мужской гомосексуализм, но чисто теоретически, никак не связывая его с реальной человеческой эмоцией; и уж совершенно точно ни с какой собственной эмоцией. Сэмми даже в голову не приходило, что двое мужчин, пусть даже гомосексуалистов, могут так целоваться. В той мере, в какой он вообще позволял себе об этом задумываться, он считал, что вся история должна состоять из быстрых отсосов в темных закоулках или грязных занятий изголодавшихся по любви британских матросов. Но эти мужчины в галстуках и усах… они целовались как герои с героинями в фильмах — с нежностью, энергией и лишь слабым намеком на показуху. Один мужик даже гладил другого по щеке.