— Пошли, — сказал Йозеф, переползая через кровать к окну. Сэмми к нему присоединился, и они ловкими червяками высунулись наружу под приподнятой оконной рамой. Йозеф вручил самокрутку Сэмми, и тот, нервно заслоняя драгоценную спичку от ветра, сумел в ее пламени по достоинству оценить работу своего кузена. С ловкостью фокусника Йозеф скрутил идеальный цилиндр, столь ровный, толстый и прямой, что казалось, его изготовила машина. Сделав длинную затяжку «настоящего виргинского табака», Сэмми передал волшебную самокрутку ее творцу. Кузены увлеченно курили в темноте, пока от самокрутки не осталась раскаленная четверть дюйма. Затем они снова забрались внутрь, опустили раму, сдвинули шторы и легли на общую кровать, буквально сочась дымом.
— Знаешь, — сказал Сэмми, — вообще-то мы это самое… то есть мы все правда беспокоились… насчет Гитлера… насчет того, как он с евреями обращается… ну и всего такого. Когда они к ним… то есть когда они к вам это самое… то есть вторглись… моя матушка… да и мы все… — Он покачал головой, не очень понимая, что собирается сказать. — Вот, возьми. — Сэмми слегка приподнялся и вытянул у себя из-под затылка одну из подушек.
Йозеф Кавалер тоже оторвал голову от матраца и сунул под нее предложенную подушку.
— Спасибо, — сказал он, а затем опять погрузился в полную неподвижность.
Вскоре дыхание Йозефа стало ровнее и замедлилось до сдавленного рокота, после чего Сэмми в одиночестве, как он делал каждую ночь, стал обдумывать свои схемы типа «бабочка из гусеницы». Однако на сей раз в процессе привычных раздумий Сэмми вдруг понял, что теперь, впервые за многие годы, он может положиться на помощь союзника.
2
Вышло так, что именно схема типа «бабочка из гусеницы» — сон сказочного высвобождения, блестящий эскейп — в конечном итоге перенесла Йозефа Кавалера через Азию и Тихий океан к узкой кровати его кузена на Оушен-авеню.
Как только немецкая армия оккупировала Прагу, в определенных кругах пошли разговоры о том, чтобы отправить знаменитого городского Голема, чудесное изобретение рабби Лёва, в безопасную гавань изгнания. Вторжение нацистов сопровождалось слухами о конфискациях, экспроприациях и грабежах — в особенности еврейских ценностей и священных объектов. Великим страхом тайных хранителей Голема стало то, что его упакуют и отправят украшать какое-нибудь учреждение или частную коллекцию в Берлине или Мюнхене. Пара вкрадчивых и зорких молодых немцев с записными книжками в руках уже провела добрых два дня, расхаживая и вынюхивая вокруг Староновой синагоги, под свесами крыши которой, согласно легенде, в глубокой дреме давным-давно таился витязь гетто. Два молодых немца заявили, что они всего лишь заинтересованные ученые и никакой официальной связи с Рейхспротекторатом не имеют, но никто этому не поверил. Ходили слухи о том, что определенные члены партии высокого ранга в Берлине являются страстными любителями теософии и так называемого оккультизма. А потому казалось лишь вопросом времени, прежде чем Голема, спящего сном без сновидений в гигантском сосновом гробу, обнаружат и схватят.
В круге хранителей Голема нашлось немало тех, кто сопротивлялся предложению отправить его за границу — пусть даже безопасности ради. Один из их аргументов был таков, что, поскольку Голем изначально был создан из глины реки Мольдау, ныне Влтавы, то, перемещенный из своей природной среды обитания, он может пострадать от физического распада. А хранители с историческим складом ума — которые, как и историки всего остального мира, гордились своим уравновешенным ощущением перспективы — резонно указывали, что Голем уже пережил многие столетия вторжений, бедствий, войн и погромов, никем не обнаруженный и никуда не перемещенный, и советовали не делать резких движений в связи с очередным временным поворотом судеб евреев Богемии. В этих рядах оказалось даже несколько человек, которые после определенного нажима признались, что не хотят удалять Голема из Праги, ибо в глубине своих сердец все еще лелеют детскую надежду на то, что великий враг жидоненавистников и кровавых клеветников однажды, в час отчаянной нужды, восстанет, чтобы сражаться вновь. В конечном итоге, однако, общее голосование хранителей решило в пользу перемещения Голема в безопасное место, предпочтительно в нейтральное государство, находящееся на некотором отдалении и не вполне лишенное евреев.
Почти сразу же после принятия окончательного решения один из членов тайного круга, имевший связи в среде пражских сценических фокусников, назвал имя Бернарда Корнблюма как человека, на которого можно было положиться в плане осуществления операции по перемещению Голема или его, так сказать, эскейпа.
Бернард Корнблюм был аусбрехером, практикующим иллюзионистом, специализирующимся на трюках со смирительными рубашками и наручниками — представлениях того сорта, которые прославил Гарри Гудини. Корнблюм недавно покинул сцену (в конце концов, ему уже стукнуло семьдесят), чтобы осесть в Праге, на своей второй родине, и ждать неизбежного. Первой же родиной фокусника, утверждал предложивший его кандидатуру член тайного круга, был Вильно, священный город еврейской Европы, известный также, несмотря на репутацию определенного жестокосердия, как место, где привечали людей с сердечным и сочувственным отношением к големам. Кроме того, Литва официально была нейтральной страной, а любые амбиции, какие Адольф Гитлер мог в ее отношении иметь, были, по слухам, отвергнуты Германией в секретном протоколе, приложенном к пакту Молотова-Риббентропа. Итак, Бернарда Корнблюма должным образом призвали, сдернув с насиженного сиденья за покерным столом в клубе «Гофзинсер», чтобы переговорить с ним в тайном месте встреч членов круга — у «Монументов Фаледера», в сарае за демонстрационным залом с надгробиями. Там Корнблюму разъяснили природу задания: Голема следовало тайно вынести из его секретного укрытия, должным образом подготовить к переправке, а затем, не привлекая лишнего внимания, вывезти из страны и передать сочувствующим лицам в Вильно. Необходимые официальные документы — транспортные накладные, таможенные сертификаты — должны были обеспечить влиятельные члены круга или же их высокопоставленные друзья.